Пропавших без вести – не награждать! - Геннадий Сорокин

– Так объект-то какой был?

– Орловскую нефтебазу помнишь, которую ты все сжечь хотел? Вот к ней-то, родимой, я подобраться не смог. Ее немцы во время проверки охраняли так, словно туда весь золотой запас Третьего рейха свезли. Все, Коля, хватит о грустном! Какие планы у тебя на завтра?

– Если мир не перевернется, то к вечеру я буду свободен.

– Отлично. Часикам к семи жду вас с Лукой в гости.

Узел связи Северного флота работал круглосуточно. В семь утра была принята зашифрованная телетайпограмма.

«Секретно. Выписка из приказа Главного управления кадров НКО СССР № 0186 от 20.04.44 г.

п. 46 назначить капитана Лоскутова Николая Егоровича (личный номер 901710) заместителем командира 106-го ОРО СФ, освободив от ранее занимаемой должности в РУ ГШ РККА. Подписал: генерал-полковник Голиков».

Шифровальщик, раскодировав текст телеграммы, автоматически глянул на часы.

«Ого! День еще только начался, а они уже приказы по личному составу издают. Ночью, видать, работают. Под товарища Сталина подстраиваются».

Следующую телетайпограмму без расшифровки передали в штаб генерала Морозова. Расшифровывал ее адъютант генерала.

«Совершенно секретно. Морозову. Кандидатуру Лоскутова утверждаю. Об окончании всех подготовительных мероприятий доложить не позднее 00 часов 26.04.44 г. Василевский».

В девять утра Морозов расписался за получение обеих телетайпограмм.

– Вот тебе, дяденька, и Юрьев день! – воскликнул Николай Егорович, ознакомившись с приказом о переводе. – Из Москвы да в Мурманск, да с понижением!

– Не все коту масленица, – поговоркой на поговорку ответил Колесников. – Пошли к генералу, он тебе кое-что рассказать хочет.

– Капитан Лоскутов, – подобающим случаю строгим официальным тоном начал Морозов, – вы назначаетесь командиром разведывательного отряда для проведения операции «Посох». С сегодняшнего дня приступайте к комплектованию отряда. О полной готовности подразделения письменно доложите мне, – генерал сверился с записью в календаре, – не позднее 12.00 часов 25 апреля. Вам все понятно? Вопросы есть?

– Есть, товарищ генерал, – бодро заявил Лоскутов. – Есть один вопрос.

Лицо Морозова окаменело. Задавать вопросы после получения приказа считалось нарушением всех мыслимых правил субординации.

«Неужели мы ошиблись в нем и он сейчас начнет канючить по утерянной должности? – подумал Колесников. – Понятно, что у парня вся карьера псу под хвост летит, но в руках-то себя держать надо».

– Товарищ генерал, почему из моего доклада вы вычеркнули лису? Не медведя, не волка, а лису? С заданием мне все понятно, я готов к его выполнению. А вот с лисой прошу уточнить.

Морозов подобрел. Колесников с облегчением выдохнул.

– Далась тебе эта лиса, – с укором сказал он.

– Отчего ж, я поясню! – генерал достал из пачки папироску, постучал мундштуком о стол, дунул в него, закурил. – В школе хорошо учился? Историю становления советской власти на Дальнем Востоке изучал? Кто такой барон Унгерн, знаешь?

Николай Егорович кивнул, хотя об Унгерне имел очень смутные представления.

– Барон этот, – продолжил Морозов, – был редкостной сволочью и в своих подручных, которых набирал исключительно из монголов и уйгур, ценил только одно качество – звериную жестокость. Беспощадность. Презрение к чужой крови. Я был у них в плену. Они двое суток пороли меня шомполами и поливали раны соляным раствором. Просто так пороли, для развлечения.

Генерал глубоко затянулся, выпустил густую струю дыма в сторону.

– Сам барон и его свита любили щеголять в меховых малахаях с лисьим хвостом на затылке. С тех пор я лис не люблю. Людей, которые носят лисьи меха, презираю. Еще вопросы есть?

– Больше вопросов нет! Товарищ генерал, разрешите мне сегодня увольнение с шести вечера и до утра. Я встретил фронтового товарища, хочу навестить его.

– То-ва-рищ капитан! – укоризненно произнес Колесников. – Кто же так говорит? Какие еще «шесть вечера»? Извольте выражать свою мысль по-военному точно: «прошу увольнение на сегодня с 18.00 и до 6.00 следующего дня».

– Иди капитан, работай! Увольнение разрешаю.

Николай Егорович двинулся к дверям, но, вспомнив свой разговор с Монголом, остановился.

– Товарищ генерал, а что нашим кандидатам известно о месте проведения операции? Здесь, в Мурманске, поговаривают о десантной операции в Северной Норвегии.

– Никто в 106-м отряде ничего не знает о месте высадки. Слухи про Северную Норвегию появились с нашей подачи. Дезинформация, – генерал указал пальцем на потолок, – первейший метод борьбы с вражеской агентурой.

Выйдя из штаба, Николай Егорович разыскал ординарца.

– Лука, – по партизанской привычке Лоскутов называл белоруса по кличке, – так сложились обстоятельства, что нам придется расстаться. Я получил ответственное задание и думаю, что тебе лучше всего вернуться в Москву.

– Я чем-то не угодил тебе? – нахмурился Лукин.

– Не в этом дело, – Лоскутов в двух словах обрисовал опасность предстоящей операции. – Пойми меня правильно, Лука, я не хочу и не имею права в конце войны зря рисковать твоей жизнью. Короче: личный состав отряда формирую я, и в этом отряде для тебя места нет.

– Короткая память у тебя стала, Николай Егорович, – зло ответил Лукин. – Там, на болоте, ты мне жизнь свою доверял, а теперь считаешь, что я стар стал по горам лазать? А кто спину твою в рейде прикрывать будет, не подумал?

– Я не о том, – отмахнулся Лоскутов.

– А я о том! – рубанул воздух Лукин. – Мы с тобой, Коля, почитай уже два года, как нитка с иголкой: куда ты, туда и я. К чему нам сейчас-то расставаться? Конец войны, говоришь, близится? А не забыл, что нам окончание войны еще в 1942 году обещали? Ну и как, закончилась война? Мир наступил? Выйди ночью на улицу – ни одного огонька не увидишь. Светомаскировка. Все продолжения бомбежек ждут. А ты: «Конец войны! К чему рисковать!»

Белорус от избытка чувств матерно выругался.

– Прилетит завтра «юнкерс», сбросит бомбу на штаб, и обоим нам, без всякого рейда, конец войны наступит. Согласен? От судьбы не уйти. Как на роду написано, так оно и будет.

Они остановились, посмотрели друг другу в глаза.

– Не майся дурью, Коля! Сегодня же запиши меня в отряд. Понял?

Лоскутов пожал плечами и пошел искать транспорт до сто шестого отряда. Лукин, довольный собой, вернулся в казарму и стал составлять список вещей и продуктов, которые наверняка пригодятся в долгом походе.

Монгол проживал в бараке рядом с учебным батальоном. Изначально барак построили как общежитие для женатых офицеров. Условия жизни в нем были обычные: отопление печное, вода в колонке во дворе. После бомбардировок Мурманска в барак стали подселять семьи, лишившиеся крова. Шла война, шла ротация кадров, в бараке менялись жильцы: на место выбывших офицеров селились новые, а «квартиранты» оставались.