Роуэн и букшахи - Эмили Родда

— Нет! — возразил Роуэн. — Посмотри — ты вся изранена. И вообще летать здесь небезопасно. Если вдруг переменится ветер, ты разобьешься о скалы.

Зеел подняла руку, заставляя его замолчать.

— Ты забываешь, что у бродников я была предвестником, — спокойно сказала она. — При любой погоде я летела впереди племени, искала места для стоянок и предупреждала о приближении врага. Сейчас это мое умение как раз пригодится. Я, конечно, не рискну взять с собой кого-нибудь еще, но взлететь одна я смогу всегда, даже в моем теперешнем состоянии.

Ярко-желтый змей взмыл над головой Зеел.

— Еще увидимся, Роуэн! — сказала она.

Так друг с другом прощались бродники, отправляясь навстречу опасности.

— Еще увидимся, Зеел! — ответил он.

Зеел улыбнулась и сориентировалась по ветру. Он подхватил ее, оторвал от земли и понес.

Роуэн посмотрел на парящего в вышине желтого змея — ярким пятном он выделялся на фоне черных утесов и темно-серого неба, — а потом повернулся к Шаран и Норрису.

Они продолжали глядеть вслед улетающей Зеел. На лице Шаран отражалось восхищение, а в глазах Норриса застыла печаль. Он стоял, слегка пошатываясь на ветру, и, наморщив лоб, смотрел вверх.

Тревожные предчувствия переполняли сердце Роуэна. Он сказал:

— Прежде чем отправиться в путь, надо зажечь факелы, ведь дорога наша длинна и трудна и в любой момент на нас могут напасть… — Он встретился с Шаран глазами и замолчал. Зачем было напоминать бедной девочке о тех ужасных тварях, что в любую минуту могли появиться из морозного тумана и наброситься на них?

Норрис по-прежнему хранил молчание. Он не произнес ни слова даже тогда, когда Роуэн вложил ему в руку пылающий факел. Только отвернулся и двинулся дальше — по вытоптанной букшахами узкой тропе.

Роуэн и Шаран переглянулись. Девочка с трудом скрывала беспокойство за брата.

— Пусть идет, — сказал Роуэн. — А мы — следом за ним.

Страх и жалость теснили его сердце, ведь он знал, что будет дальше, знал… но ничего не мог поделать.

«Когда узнаешь, что это, станешь таким, как я».

На небольшом расстоянии друг от друга они брели вперед. Роуэн будто снова видел себя и своих спутников со стороны — так живо ему помнилось все, что когда-то приснилось. Вот идет высокий юноша — он хромает и опирается на посох. За ним — тоненькая хрупкая девочка, прижимающая к груди деревянную шкатулку. А позади — он сам.

Не в силах побороть искушение, Роуэн посмотрел назад. Конечно, он никого не увидел. Только черные скалы, белый снег да высокую скалистую арку, откуда лился голубоватый свет.

Шаран испуганно спросила его:

— Что случилось?

Но Роуэн только пожал плечами и ничего ей не ответил.

Норрис остановился и тоже обернулся. В его глазах застыли усталость и боль, но помертвевшие губы были крепко сжаты. За весь путь он не произнес ни слова.

«Нет, сейчас все по-другому, совсем не так, как во сне, — подумал Роуэн, и в его сердце затеплился огонек надежды. — Я ничего не сказал друзьям о вещих снах, и вот мне удалось изменить предначертанное!»

— Пойдемте, — сказала Шаран, — ведь скоро стемнеет.

Губы Норриса искривила злая усмешка.

— Да какая разница? — вдруг сказал он. — Какая разница, здесь ли мы остановимся на ночлег или поднимемся выше? Ночь будет или день? Все равно мы обречены на гибель.

Норрис отшвырнул посох и факел и упал в снег.

Шаран кинулась к брату, стала дергать его за рукав.

— Норрис! Норрис! — кричала она.

Но Норрис отвернулся от сестры и зарылся лицом в снег. Так маленькие дети, не желая вставать, прячут голову под подушку.

— Роуэн, да помоги же ты мне! — плакала Шаран.

Роуэн поднял факел, брошенный Норрисом, и попытался заставить себя думать.

«Во сне я видел всех нас в пещере, — говорил он себе, — значит, из этого испытания Норрису суждено выйти живым. Значит, все мы в конце концов окажемся в пещере целыми и невредимыми. Однако плач и уговоры не заставят Норриса встать и пойти дальше. Нужно действовать как-то по-другому».

Но как? Не может быть и речи о том, чтобы нести Норриса на руках. Подъем крут, а тропка узка, так что даже волоком они не смогут втащить его наверх.

— Норрис, поднимайся! Прошу тебя! — причитала Шаран.

Она опустилась в снег и склонилась над неподвижным телом брата.

— Оставь меня в покое! — пробормотал Норрис. — Это конец.

«Это конец…»

Роуэн видел: Шаран хотела закричать, но лишь застонала. Он помнил, что на этом его сон оборвался — больше он ничего не увидел. Чем же все закончится наяву?

Роуэн подошел к Норрису и строгим голосом сказал:

— Послушай, дружище, это еще не конец, хотя ты и силишься его приблизить.

Норрис вздрогнул всем телом, глубоко вздохнул и перевернулся на спину. Он поглядел на Роуэна и сказал:

— Нет, наше путешествие действительно завершилось. Каждый из нас сыграл свою роль. Помнишь: «Один будет грезить, другой — рыдать, третий — сражаться, четвертый — летать»? Ведь так говорилось в стихотворении?

Роуэн кивнул, но не произнес ни слова. Он ждал, что Норрис скажет дальше.

— Шаран заплакала, и ее слезы освободили нас от чар в этой ужасной пещере, — продолжал Норрис, уставившись в темное небо. — Ты, Роуэн, тот, кто грезит, — у тебя на груди медальон и ты произносишь пророчества. Зеел полетела. Ну а я…

Голос его оборвался, и Норрис закрыл глаза.

— Что — ты? Говори же! — воскликнул Роуэн. При одном упоминании о том, что он грезит, его сердце наполнилось чувством вины, но он уже не мог остановиться. — Говори! Тебе предстояло сражаться, разве не так?

— Да, так! — простонал Норрис. — В этом-то все и дело. Я думал, моя судьба — быть вашим защитником. Я был уверен, что смогу оградить вас от любой беды, и позволил слабенькой Шаран пойти с нами. Я хотел спасти вас обоих — и тебя, и ее.

Шаран всхлипнула. Норрис поглядел на сестру, но тут же отвернулся.

— Как я гордился тем, что мне предстояло быть вашим спасителем… — прошептал он. — Дедушка всегда считал меня за дурачка, и мне оставалось только доказать, что на самом деле я — отважный воин. И что же?..

Он горько рассмеялся.

— Норрис… — начал было Роуэн, но тот не слушал его.

— Когда пришло время сражаться, я бесстрашно ринулся в бой! — крикнул он, покраснев от стыда и вновь вспыхнувшей боли. — И лишь потом обнаружил, что разил не врагов, а тех самых друзей, которых поклялся защищать до последней капли крови. Теперь я изранен и превратился в обузу. Вновь оказался в дураках, еще раз доказав свою собственную глупость.