Сбежавшие сестры - Сэнди Тейлор

В ночь на первое января мы все сидели в церкви у дяди Дилана и слушали звон колоколов, знаменующий начало сорок третьего года. Я думала о нашей семье, о папе, пропавшем без вести, и просила Господа защитить его и указать ему путь домой, в Рэннли-Корт, где его ждали мои братья и мама. Затем, уже направляясь обратно к нашему особняку, я задумалась о том, как сильно происходящее здесь отличалось от встречи Нового года в Бермондси. Там народ высыпал на улицы, кто-нибудь вытаскивал на площадь рояль, мужчины вываливались из «Поросенка и свирели», горланя «Старую дружбу». Колокола звонили во всех лондонских церквях, а суда на Темзе давали протяжные гудки. Возможно, на самом деле Новый год должен быть тихим праздником, как здесь. В тишине проще думать о людях, которых любишь. Я невольно обратилась мыслями ко всем семьям, которые разлучила война, к мальчишкам и мужчинам, которым уже не суждено вернуться домой. По дороге домой тетя Бет держала меня за руку, и мне хотелось сказать ей, что я люблю ее и буду скучать. Она сжала мои пальцы, как будто без слов поняла, о чем я думаю.

Грустно было смотреть, как дядя с тетей пакуют вещи в картонные коробки. Их отъезд сразу же перестал казаться чем-то далеким. Я все еще надеялась: вдруг кто-нибудь постучит в дверь и скажет, что они нужны здесь, в деревне, и уезжать не придется. Но этого не произошло.

Мы с Лотти сидели в дальнем углу сада. Со стороны поля дул сильный ветер, и мы обе дрожали.

– Но вы-то останетесь в Гленгарите, правда? – Лотти подышала на замерзшие руки. – Потому что я не смогу тут жить без тебя. Если бы не ты, жить у проклятой Элизы Страт было бы просто невыносимо. И как же я буду обходиться без воскресного обеда? Неужели мне снова придется голодать?

– Ты должна с кем-нибудь поговорить об этом, Лотти, потому что я уверена, она обязана кормить тебя каждый день, в том числе по воскресеньям. С чего она взяла, что по воскресеньям у тебя аппетит должен быть меньше, чем в другие дни?

Лотти вздохнула:

– Ну почему все идет наперекосяк именно тогда, когда только-только стало хорошо? Мой папа говорит, что мы хозяева собственной судьбы, но разве это так? Другие люди решают все за нас, и мы ничего не можем с этим поделать.

– Хоть бы сказали уже, куда нас поселят. Мне надоело, что Олив спрашивает меня об этом каждые пять минут, как будто у меня на все есть ответ.

– Это было бы слишком просто, Нелл. У детей, по их мнению, нет никаких чувств.

– Олив говорит, что заберет с собой кур.

– Я бы посмотрела, как она собирается это сделать.

– Мне было тяжело уезжать из Бермондси, но теперь я не хочу уезжать отсюда!

– Отлично тебя понимаю. Я закатила родителям истерику, когда они сказали, что придется отправить меня в эвакуацию. Меня никто не стал слушать, и я возмутилась, мол, вот тебе и свобода самовыражения. Теперь мне за это стыдно.

– А что они ответили?

– Сказали, что иногда им приходится быть моими родителями, а не друзьями, и сейчас как раз такой случай.

– Пожалуй, они были правы.

– Разумеется, но я не желала сдаваться без боя. Сами виноваты, что научили меня думать своей головой.

– Я тебе никогда не рассказывала, Лотти, но мой брат Тони должен был поехать в эвакуацию вместе с нами. Он даже сел в поезд, но, когда мы уже тронулись, выпрыгнул из вагона и убежал.

– С ума сойти! Он вернулся домой?

Я кивнула.

– И твоя мама ничего не сделала?

– Ну, скажем так, не думаю, что это ее удивило. Я поверить не могла, когда он согласился сесть в поезд.

– Немного похоже на меня.

– Тони – это просто нечто. Никогда не знаешь, что от него ждать. Если честно, я думаю, что без него проще, потому что хотя он мне и брат, хотя я и люблю его, но иногда он бывает редкостным паршивцем.

– Я тоже, – усмехнулась Лотти.

За три дня до переезда к нам пришла сотрудница социальной службы миссис Джонс. Вид у нее был виноватый и встревоженный. Она постоянно обмахивала лицо ладонью, как будто на улице стояла жара, а не мороз. Я сразу поняла, что у миссис Джонс плохие вести.

Мы все уселись за стол, дожидаясь, пока она заговорит. Соцработница глубоко вздохнула и сказала:

– Я обошла всю деревню, но взять девочек просто некому.

– Вы уверены? – спросила тетя Бет. – Они только успели привыкнуть, нашли друзей, и в школе все идет хорошо…

– Ну уж простите, но я не могу чудесным образом наколдовать им свободную комнату, миссис Морган. Поверьте, я пыталась.

– Мы не ставим под сомнения ваши усилия, – возразил дядя Дилан. – Но новый переезд будет для девочек сильным потрясением.

Миссис Джонс пожала плечами:

– Идет война, пастор, мы все делаем что можем, и за такой короткий срок я смогла найти место только на ферме в Понтбрине.

– Это же больше двадцати миль отсюда, – удивился дядя Дилан. – Не может быть, чтобы не нашлось ничего поближе.

Миссис Джонс явно не знала, что ответить. Она раскраснелась и теребила воротник пальто. Следующие слова она произнесла медленно и размеренно, как будто разговаривала с глухими:

– Если бы нашлось что-нибудь поближе, пастор, я бы поселила их там.

Олив жгла даму злобным взглядом, и я опасалась, что сестренка вот-вот ляпнет что-нибудь не то. Поэтому легонько пнула ее под столом. Она нахмурилась, но промолчала.

– Что ж, – улыбнулась тетя Бет, обращаясь к Олив. – Ферма, значит? Звучит интересно. Там, наверное, будут коровы, свинки и куры, может даже лошадь. Ты же любишь лошадок, да?

– У меня и тут есть лошадка, – буркнула Олив. – А коров я не люблю.

– Боюсь, милочка, тебе придется к ним привыкнуть, – заявила миссис Джонс, вставая из-за стола. Она так торопилась удалиться, что даже уронила сумочку. – Послезавтра я заберу их и отвезу на ферму.

– А имя у хозяев фермы есть? – с недовольным видом спросил дядя Дилан.

– Хэкеры, – ответила миссис Джонс, наклоняясь за сумочкой. Затем она поспешила к выходу, но в дверях обернулась. – Если вас это утешит, я тоже не хотела отправлять их туда и, как только в деревне появится место, очень постараюсь вернуть их обратно. Мне, знаете ли, самой неприятно приносить такие новости. Я отвечаю за сотни детей, которых расселила по семьям, и, поверьте, прекрасно знаю, что далеко не всем повезло так, как этим девочкам. Некоторые сбежали обратно домой.

– Вот бы из Гленгарита кто-нибудь сбежал, – сказала Олив.

Дядя Дилан встал и положил руку на плечо миссис Джонс.

– Вы отлично справляетесь, – заверил ее он.

– Спасибо, – произнесла та, шмыгнув носом, и удалилась, оставив нас в ужасном настроении.