Медленнее, ниже, нежнее… - Татьяна 100 Рожева

До этого мы с этим соседом обсудили расположение наших сумок в багажном отсеке, задержку вылета на двадцать минут, которая не должна сказаться на времени прилёта, потомучто «они обычно нагоняют время», познакомились, и стали почти родственниками, приговорёнными «чувствовать локоть друг друга» ещё как минимум три часа, если «они нагонят время». Его зовут Артём, и он вызывал желание составить второе впечатление.

– Откуда вы знаете? Летаете часто? – спросила я.

– Да нет, не сказал бы.

– Значит, вам везло, попадались сплошь модели!

– Нет, – засмеялся он. – Я точно знаю. У меня сестра десять лет отлетала стюардессой. Знаю, какой был строгий отбор и какие требования. Она и ушла потому, что стали брать всех подряд. Раньше это была элита так сказать, а сейчас всякий сброд. Вон, видели? – он кивнул в сторону уехавшей стюардессы с тележкой, – ей за прилавком стоять, а не летать. А это изначально конфликтная ситуация в коллективе.

– Согласна.

– Да это же очевидно, – вздохнул сосед и поёрзал в кресле.

Он не выглядел перелётным болтуном, которому только покажи пристегнутые уши, и приступ словоохотливости не остановить. Умный взгляд, продуманная щетина, красивый нос. С такой внешностью наблюдают и помалкивают. Но ему явно хотелось продолжить разговор. Да и мне тоже. Впрочем, что ещё делать от разноса напитков до судьбоносного выбора между курицей с макаронами и говядиной с гречкой.

– Работать здесь это ведь так тяжело, мне кажется, – сказала я. – Постоянно в тесном, замкнутом пространстве. Не говоря уже о том, что люди разные бывают и ситуации.

– Не знаю, сестре нравилось. Она очень хотела летать, такой конкурс прошла! Работала сначала на внутренних рейсах, потом на международных, потом даже на вип-рейсы ее ставили! – с гордостью сказал сосед.

– Что значит вип-рейсы?

– Это когда летит кто-то важный. Он может один быть в самолёте, или небольшая группа. На такие рейсы ставят лучших из лучших!

– А вам приходилось летать с сестрой?

– Ой, с ней невозможно! – заулыбался он. – Еду она не ест, говорит, что лучше не знать, как её готовят, ошибки все замечает, возмущается! Принципиальная она у меня…

– Красивая? Вы, наверно, похожи?

– Нет, я на маму похож, а она на отца больше. У нас отец армянин, а мама русская. Мы из Армении сами. Она, да, красивая. А у меня фото есть. Сейчас… – Артём полистал и протянул мне смартфон. – Вот она, сестричка моя.

На фото – милая темноволосая стюардесса стоит возле кресла единственного в самолёте пассажира в белом одеянии религиозного служителя. Он пожилой, седой, но лицо загорелое и глаза светятся. Девушка держит его ладонь обеими руками, сверху и снизу. Её глаза закрыты и лицо такое, словно она молится, прикоснувшись к святыне.

– Это она перевозила Папу Римского Иоанна Павла Второго, – прокомментировал Артём. – Он сказал девчонкам – вы все можете подойти ко мне, сфотографироваться и поцеловать мне руку. Все сказали – вот ещё, будем мы старому пердуну руку целовать, а сестра сказала – а я поцелую… Она поцеловала, и держала его руку. В этот момент фото сделано. Папа этот через два года умер, а фото осталось.

– Интересный снимок… – сказала я, засмотревшись на просветлённую девушку, держащую как святыню ладонь старца. – От него как будто свет идёт…

– Да, отец его у себя на столе держит, проходит каждый раз мимо, говорит – храни её там, на небесах…

– О господи! – испугалась я. – Она жива?

– Ну как сказать, жива… – нахмурился Артём. – У нас мама умерла, когда сестре было шестнадцать. Рак. Сестру как подменили, она такое стала вытворять! Однажды с подружкой решили умереть, наглотались каких-то таблеток, сели в автобус, который у нас в городе по самому длинному маршруту ходил и поехали. Думали заснуть в дороге и не проснуться. Несколько кругов промотали, но то ли доза неправильная, то ли организмы молодые – их, косых, сняли в автобусном парке и отправили домой.

– А с чего вдруг решили умереть?

– Любовь несчастная у сестры была, а подруга с парнем поругалась. И плюс мама. Ну и решили: давай умрём? Давай! Я был дома один, отец в больнице лежал с язвой после смерти мамы, потом парень пришёл этой дуры подруги. Мы намешали им банку воды с марганцовкой, сказали – пейте при нас, чтобы мы видели. Они – нам надо в туалет. Ну ладно. Закрылись. И тишина. Хорошо, пошли проверить, и хорошо, что у нас между туалетом и ванной перегородка не до потолка, зазор есть. Глянули туда, и парень как закричит – твою мать! А они там обе в кровавой ванне плавают. Оказывается, разломили бритву пополам, раньше, помните, такие были, залезли в ванну и полоснули друг друга по венам. Вытащили, отправили в больницу. Зашивали их без наркоза. Врач сказал – чтобы хоть боль запомнили, дуры! Сестра орала так! Потом вроде успокоилась. Отец вышел из больницы. Сестра замуж вышла. Ей девятнадцать и ему девятнадцать. Его родственники её в штыки. Он в Америку собирался уезжать. Тогда все уезжали. Она забеременела. Сказала ему. Он – ну что сука, добилась своего? Хочешь связать меня по рукам и ногам! Иди, избавляйся от ребенка, не нужен этот ребенок сейчас. И мамаша его тут же – Мариночка, я уже договорилась о консультации, врач моя знакомая, всё сделает быстренько, иди. Она должна была завтра идти на консультацию к врачу, но не пошла. И пропала. Просто пропала. Никто не знал, где она. Через три дня объявили в розыск. И два следователя как в кино – один плохой, другой хороший. Плохой сразу мне – признавайся, гад, как сестру убил и где закопал! А добрый стал выяснять, были ли у неё дневники, записные книжки, телефоны, с кем общалась и т. д. Мы целый ворох её бумаг принесли ему, отдали. Он сел, стал все пересматривать, смотрит и откладывает, бумажку в одну кучку, бумажку в другую. Из маленькой кучки стал звонить. Вышел на жену полевого командира. Где муж? – Уехал три дня назад. Он – ага, три дня назад.

А он один уехал? – Нет, с девушкой. – Такая и вот такая? – Да. Ну так и выяснили, что она на войну уехала. Война тогда шла за Карабах. Она, значит, никому ничего не говоря, собралась и на границу. Тогда приехать в Карабах было легче лёгкого. Приезжаешь, тебе сразу форму, автомат и вперёд. Всех брали, пушечное мясо нужно было. Уехать с войны было невозможно. Только в виде посылки. Везли оттуда пачками. У нас в районе, в моём, где я вырос, где в школу ходил, каждый день по несколько похорон. Знакомых много. С этим в казаки-разбойники играл, этого просто знал, с тем в одной школе учился. Привозят родителям цинковый гроб и бумажку: «спасибо за сына, погиб, выполняя долг». И сопровождающий с гробом, военный. Вот уж работа – не позавидуешь. Он должен родителям передать героя. Как их не разрывали родственники, не знаю… Мы все это видели каждый день, а она туда поехала!

– Так она же беременная! Не видели они там что ли? – возмутилась я.

– Да кто там будет смотреть! Отец тогда побежал, раздобыл справку, что Маринка беременна и поехал в министерство обороны. Зашёл, там люди, туда-сюда бегают, кто с бумагами, кто с чем, к кому обращаться, не понятно. Постоял, поозирался, подошёл к тому у кого звёздочек больше на погонах. Спросил – как мне дочь свою найти? От него отмахнулись – да какая дочь, не до тебя, отец. А рядом группа военных – вонючие, костром, потом, на сапогах глина. Вдруг один из них к отцу обращается – как зовут дочку? – Марина. – Такая, такая? – Да. – Знаю я твою дочку, у нас она. Я из этой части, за провизией приехал, завтра утром назад. Отец на колени упал перед ним – она беременна, ради всего святого, выгоните её оттуда! – Как беременна!? – крикнул военный. А она ничего не сказала! – Конечно, не сказала, она же сбежала из дома! Погибать поехала! – Не волнуйся, отец, – военный сказал, – иди домой, встречай дочь, как приеду, я её в три секунды выкину! Ну, Маринка, и правда, вернулась на следующий день. Ни царапины! Вот так, ничего её не взяло, ни таблетки, ни бритва, ни война… Через пять месяцев родила мальчика. Муж пришёл. Муж все-таки. Она как увидела его, только чуть головой повела, сказала – пшёл вон!