Катары - Патрик Вебер

— Как тебе этот склад? Что-нибудь интересно? Спрашивай, я готов отвечать.

— Так этим-то ты зарабатываешь? — спросил сын, отправляя в рот новую вилку с алиго.

— Скажем так: я разыскиваю всякие вещи, жестоко торгуюсь за них, покупаю, потом продаю дороже. Как хочешь, так и называй мою торговлишку: торговля старьем, антикварная, художественный салон…

— А почему именно в этих местах?

— Ну, — развел руками Морис, — сейчас я здесь потому, что тут есть несколько надежных клиентов и я почуял, что есть, чем поживиться. Но надолго оседать здесь я не собираюсь. Понимаешь, быть почтенным нормандским юристом мне не понравилось — кочевая жизнь гораздо лучше.

— А все-таки что скажешь про ту голубку? Ты у меня ее чуть силой не отобрал. Почему?

Морис опустил глаза. Трудно было отрицать, что он хотел ограбить собственного сына.

— В оправданье скажу опять: я не узнал тебя! А что касается голубки — скажем так: на рынке сейчас очень мало предметов, связанных с эпохой катаров, и есть люди, готовые за них очень дорого заплатить. Когда мне сказали, что один молодой историк идет по следам сокровища полоумного Рана, я сразу подумал: буду следить за тобой и наверняка наткнусь на что-то интересное.

— Рана? — воскликнул Пьер. — Ты слышал про Отто Рана? А о каком сокровище ты говоришь?

— Если честно, — ответил Морис, подняв голову, — я думаю, это все больше слухи. Говорят, Отто Ран где-то здесь в Арьеже перед смертью оставил клад.

— Перед смертью? А я думал, когда его гостиница в Юсса разорилась, он уехал домой в Германию?

— Так и есть, — кивнул Морис, — но, как мне говорили, он потом совершенно инкогнито возвращался сюда продолжать свои поиски.

Пьер ненадолго задумался. Вилкой он скреб по дну тарелки, а в уме восстанавливал цепь всего, что с ним случилось — и ему пришла в голову одна мысль.

— Ты с этими местами давно знаком? — спросил он.

— В первый раз я был в Каркассоне после войны — кажется, в сорок седьмом. Там торговцу вроде меня много могло подвернуться. Сейчас тут гораздо тише.

— А поточней можно? — опять спросил Пьер. — Что именно могло подвернуться?

— Так, понимаешь, после войны много всего случалось. Вещи часто меняли хозяев. Кто-то нашел свое, а кто-то нет.

Ле Биан достал из кармана голубку, найденную в пещере Ломбрив.

— А об этой вещи ты что скажешь?

— Я уже сказал. Очень редкая вещь. Если, конечно, подлинная. Катары были в моде, так что их немало подделывали. Можно взглянуть?

Пьер не возражал; его отец взял в руки голубку и стал рассматривать взглядом знатока. Он внимательно изучил ее формы, качество материала. Птица была очень похожа на немногие изображения, оставленные катарами, но что-то было не так.

— Очень боюсь, что фальшивка, — сказал в конце концов Морис, скривив губы. — Совершенно очевидно: шлифовали современным инструментом — электрическим станком или чем-то в этом роде. Видишь, патина слишком механическая. У катаров таких инструментов не было.

— А, — ответил Пьер. Его, кажется, не слишком поразило откровение антиквара. — Тогда скажи мне, кто навел тебя на мой след? Ты не общался с некоей Филиппой?

— Филиппой? Нет, никакой Филиппы я не знаю. Я слышал про тебя в Юсса-ле-Бен, но имени твоего никто не называл, говорили только про твою «двушку». Я увидел, как ты приехал на машине в деревню, и просто пошел за тобой. Если скажешь, что тебя сюда привело, — может быть, я смогу тебе помочь.

— А ты не думаешь, что сейчас уже поздновато предлагать мне твою помощь? — ответил Пьер, насупившись.

— Дело хозяйское, — ответил Морис и встал убрать со стола. — Я тебе все честно рассказал, но готов признать: сейчас правда уже поздно, а я был во многом не прав. Но если тебе будет нужен помощник, знай, что я здесь. Если захочешь встретиться, оставь записку в баре на площади. Я в этих краях пробуду еще, наверное, с месяц.

На пороге кухонки он обернулся:

— Рюмочка очищенной не глянется тебе?

Пьер поглядел на него, и вдруг ему захотелось опять заорать. Прогнать подступавшую к горлу ярость никак не удавалось.

— Нет спасибо. Я, пожалуй, в гостиницу. Спасибо, что покормил!

Пьер встал и пошел к двери, стараясь не встретиться с отцом глазами. Он вспоминал о матери, испытывая жгучее чувство, что предал ее, приняв приглашение человека, причинившего ей столько горя. Выйдя на площадь Мирпуа, он встретил группку школьников вместе с учителем. Дети слушались плохо; бедный преподаватель изо всех сил старался поддержать реноме своего скромного чина. Ле Биану хотелось прогнать воспоминание об этом обеде. Он думал, что время идет, что скоро надо будет звонить Жуайё и сказать, что он опять не может вернуться. Он еще не знал, какой предлог выдумает, но это его не смущало. Он был убежден: вот сейчас, вот в этих местах решается его судьба. И выбора не было: нужно было продолжать поиски до конца.

Историк был уже далеко и не мог видеть, как в подъезд, где жил его отец, вошел человек. Открыв ему дверь, Морис Ле Биан невольно поморщился.

— Как поживаешь, Морис? — спросил гость и без приглашения вошел в комнату. — Думал, ушел от нас? Или мы про тебя забыли? Тсс! — Он кивнул на тарелку, оставленную на столе: — Семейный обед? Как трогательно!

— Отстаньте от меня, ради бога!

— Мои друзья думали — наживка слишком грубая, ты на такую не клюнешь. Катарская голубка! Симпатичней, пожалуй, трудно было сделать, согласись! Ты меня огорчаешь, Морис. Ну что ж, если мы тебе помогли найти что-то хорошее — рады за тебя.

— Отстаньте! Я ничего больше не должен.

— Не должен? Кому? Нам — может быть, а обществу? Кое-кто рад будет узнать про твои делишки во время войны. Я даже так скажу: кой-какие длинноносые коллекционеры потом пожалели, что с тобой связались. Но мы тебе зла не желаем, ты же знаешь.

— Что вам от меня нужно?

Морис достал графин с водкой из дубового буфета, а гость налил себе рюмку.

— Да ничего особенного. На самом деле нам нужен твой пацан. Он даже работает на нас — втемную, ты не беспокойся. Попросту говоря, нам нужно, чтобы кто-нибудь за ним присматривал, а если надо — иногда помогал.

— Вы что, хотите, чтобы я шпионил за собственным сыном?

— А что такого? Один раз ты его уже кинул.

— Я не согласен.

Гость покачал головой и вздохнул. Из кармана он вынул парабеллум и подошел к Морису. Приставил к его виску холодный ствол и прошептал:

— Эх ты, Морис, сколько прожил, а ума не нажил. Или не понял, что тебя не спрашивают? Что скажем, то и будешь делать. Только что встретил сына — жаль будет, если с ним сразу что-то случится…

Ствол парабеллума медленно отодвинулся от лба, по которому уже катились капли холодного пота. Гость положил его обратно в карман и пошел к выходу.