Привет, Джули! - Вэнделин Ван Драанен

Когда я въехала на наш двор, торнадо только усилился. И я решила пустить эту энергию на покраску. Я открыла банку с краской «Белый Навахо», которую дал мне папа, и принялась яростно махать кистью.

Через десять минут пришел Чет.

— Боже, — засмеялся он, — да из тебя энергия сегодня просто хлещет!

— Нет, — ответила я, отбрасывая упавшую на лоб прядь волос, — просто я очень зла.

Чет держал в руках собственную кисть и пустую кофейную банку.

— Ух-ты. И на кого?

— На себя!

— А, это серьезно. Ты плохо написала контрольную?

— Нет! Я... — Я повернулась к нему и спросила: — Как вы влюбились в свою жену?

Он налил немного «Белого Навахо» в свою банку и улыбнулся.

— А-а, — вырвалось у него. — Проблемы с мальчиками.

— Нет у меня проблем с мальчиками!

Чет колебался, но спорить не стал. Вместо этого он произнес:

— Я полюбил жену по ошибке.

— По ошибке? Как это?

— Я не должен был этого делать. К тому времени я уже был помолвлен с другой девушкой и не собирался влюбляться. Но, к счастью для меня, я вовремя понял, насколько был слеп.

— Слеп?

— Да. Моя невеста была очень красивой. У нее были удивительные карие глаза и кожа как у ангела. И какое-то время я не замечал ничего, кроме ее красоты. Но потом... скажем так, она не стоила и мизинца Рене. — Чет макнул кисть в краску и провел белую полосу на штакетнике. — Теперь многое кажется таким, очевидным, понятным, а тогда... Жаль, что большинство людей и не пытаются понять себя и других, а потом становится слишком поздно.

Какое-то время мы молчали, но я видела, что Чет размышляет. И по тому, как хмурились его брови, было ясно, что мои проблемы тут ни при чем.

— Я... простите, что я заговорила о вашей жене, — сказала я.

— Не извиняйся, все в порядке. — Он как-то грустно улыбнулся. — К тому же я думал не о Рене. Я думал о другом человеке. О том, кто никогда не мог заглянуть в душу близкому человеку. И, честно говоря, я и не хотел бы, чтобы она это сделала.

О ком он говорит? Я хочу знать! Но спросить я не решилась, и мы продолжали молча красить забор. Наконец Чет повернулся ко мне и сказал:

— Забудь о его глазах, улыбке и копне волос — пойми, какой он на самом деле.

Он сказал это так, что у меня мурашки по спине побежали. Неужели он знает? Мне вдруг показалось, что он пытается защитить меня. Он имеет в виду, что его внук того не стоит?

К ужину я все еще чувствовала себя не в своей тарелке, но хоть торнадо утих. Папа сегодня работает допоздна, и поскольку мальчики гостили у своих друзей, мы с мамой были вдвоем. Мама сказала, что они с папой обсудили затеянную мной уборку дома, и их обоих очень удивляет, что Чет приходит помогать мне. Они подумали, может, надо как-то заплатить ему за помощь?

Я сказала маме, что, по-моему, Чета это обидит, но на следующий день она все равно пошла и обидела его.

Чет ответил:

— Нет, миссис Бейкер. Мне очень приятно помогать вашей дочери. — И больше он ничего не хотел слышать об оплате.

Рабочая неделя подошла к концу, но выяснилось, что папа будет работать и в субботу. Поэтому мы с Четом весь день подготавливали землю к посеву газонной травы.

Именно в тот день Чет спросил:

— Вы ведь не собираетесь переезжать?

— Переезжать? Почему вы спрашиваете?

— Моя дочь предположила это вчера за ужином. Она думает, что вы приводите все в порядок, потому что собираетесь продать дом.

Конечно за работой мы с Четом говорили о разных вещах, но если бы он не спросил меня о переезде, я бы, наверное, не рассказала ему о мистере Финнегане, или дяде Дэвиде, или о том, почему наш двор в таком состоянии. Но он спросил, и я все ему рассказала. И мне стало легче. Я словно дунула на одуванчик и теперь наблюдала, как крошечные парашютики улетают прочь от меня. Я гордилась своими родителями, а глядя теперь на наш двор, я гордилась и собой. Мне не терпелось продолжать. Я могла бы даже покрасить дом! Я смогу. Смогу.

Чет выслушал всю историю и ничего не сказал. Мама принесла нам бутерброды, мы съели их, сидя на крыльце, в полном молчании. Но потом Чет вдруг кивнул на свой дом и произнес:

— Не знаю, почему он не вышел поздороваться.

— Кто? — спросила я, проследив за его взглядом. Штора в окне Брайса резко опустилась и я, не удержавшись, выпалила: — Брайс?

— Я уже в третий раз замечаю, что он наблюдает за нами.

— Правда? — Мое сердце забилось, словно птица, пытающаяся выбраться из клетки.

Чет нахмурился и сказал:

— Давай заканчивать и сеять, хорошо? Семенам нужно тепло дня, чтобы поскорее прорасти.

Но работа не отвлекала меня от навязчивой мысли: я все время думала об окне Брайса. Неужели он наблюдал? Весь оставшийся день я поглядывала на его окно. Видимо, Чет это заметил, потому что когда мы закончили и поздравили друг друга с отлично проделанной работой, он сказал:

— Сейчас он, может, и ведет себя как трус, но я верю в парня.

Трус? Ну что я могла на это ответить? Я просто стояла с пакетом от семян в одной руке и лейкой — в другой.

Чет долго махал мне, возвращаясь домой.

А через несколько минут я увидела Брайса. Вот уж не ожидала. Я-то думала, что он сидит дома и наблюдает, а он, значит, где-то гулял? Какая же я дура!

Я отвернулась и принялась поливать двор. Как же я злилась на себя! Надо же быть такой идиоткой! И тут я услышала знакомый голос:

— Двор выглядит здорово, Джули. Отличная работа.

Брайс стоял прямо у нашего забора. И внезапно я перестала злиться на себя. Теперь я злилась на него. Стоит здесь, словно какой-то начальник, да еще говорит мне: «Отличная работа»? Да он вообще не должен заговаривать со мной после того, что сделал.

Я уже собиралась все это ему высказать, но Брайс опередил меня:

— Прости меня за то, что я сделал, Джули. Это было... неправильно.

Я посмотрела на него — в эти ослепительные голубые глаза. И я старалась сделать то, о чем говорил Чет, — пыталась смотреть глубже. Какой он? О чем думает? Действительно ли ему жаль? Или это все показное?

Ничего-то я не увидела — я словно смотрела на солнце, так что мне пришлось отвернуться.

Не помню, о чем мы потом говорили, помню только, что он был очень мил со мной, и я улыбалась. Когда Брайс ушел, я закончила поливать двор и вернулась в дом.

Весь вечер я никак не могла разобраться в себе — расстроена я или обеспокоена? Даже не могла точно определить, что именно меня тревожит. Конечно, все дело в Брайсе, но почему я злюсь на него? Ведь он был таким... подлецом. Или почему я не радуюсь? Почему я просто не чувствую себя счастливой? Он ведь подошел к нашему дому. Стоял у нашего забора. Говорил что-то приятное. Мы смеялись.