Закон охотника - Дмитрий Силлов

– Надо же, как замечательно, что вы пришли в себя. Некоторые параметры можно снять, только когда исходник находится в сознании.

В поле моего зрения неторопливо вплыл дружелюбно улыбающийся академик Захаров. Вот ведь сволочь. С виду прям рождественский Дедушка Мороз. Кто бы мог подумать, что за этой благодушной маской скрывается жестокий и расчетливый бизнесмен, который любой ценой привык добиваться того, что хочет. Впрочем, все настоящие ученые такие – ради своих целей готовы принести в жертву и себя, и уж тем более других. Поэтому ничего удивительного.

– Исходник? – переспросил я.

– Ну да, – пожал плечами Захаров. – Когда человек становится поставщиком базовых клеток для выращивания клонов, мы тут называем его исходником. Например, вы, Снайпер, исходник номер шестнадцать. Ничего особо интересного, кстати. Я ожидал большего. Реакция на раздражители быстрее, чем у обычного человека, выносливость получше, зрение идеальное. Признаков суперспособностей не обнаружено, что странно – вы ж, типа, Меченосец, борец со злом и всё такое, а не просто заурядный набор физических данных, превышающих средние показатели хомо сапиенс всего-то на двадцать процентов. Вот, например, один дружинник из соседней вселенной плюс двести процентов показывал. Так что я подумываю о том, чтобы списать вас за ненадобностью.

Тем более что вы не выполнили мое задание убить Кречетова и принести мне артефакт, называемый «фотошопом»3.

Лицо Захарова исказила неприятная гримаса. И куда делся добродушный старичок, каким я уже привык его видеть? Маска спала. Сейчас это был хладнокровный убийца, причем взбешенный хладнокровный убийца.

Впрочем, академик быстро справился с собой, вернув на лицо свою обычную маску. Он даже тепло так, душевно улыбнулся и продолжил:

– А еще вы зверски убили Касси, которая была мне как дочь. Согласитесь, немалый повод для того, чтобы ваш путь в мир иной был долгим и мучительным – уж это я вам обеспечу, поверьте, когда буду полностью уверен в вашей бесполезности. Поэтому даже хорошо, что вас не убили, а принесли мне живым, – просто я не надеялся, что с вашими суперспособностями возможно будет взять вас в плен. Но всё, что ни делается, к лучшему. К тому же есть теория, что на грани жизни и смерти атрофировавшиеся суперспособности могут проснуться. Так что в ближайшее время, думаю, мы проведем очень интересный совместный эксперимент. Это произойдет скоро, примерно через час, как только анализатор полностью соберет все данные о вас.

Академик подошел ко второму столу, на котором лежал каратист, и задумчиво уставился на неподвижное тело.

– А вот это совсем иной случай. Уникальный образец. Клетки его тела способны перестраиваться так, как не снилось ни одному мутанту Зоны. Кровь этого существа, которое я не рискну называть человеком, провоцирует у других биологических организмов совершенно фантастические изменения на клеточном уровне. Плюс у него в избытке присутствуют те самые суперспособности, которых у вас, Снайпер, я так и не нашел. Думаю, вы сами это прочувствовали, когда он вырубил вас из парализатора, в отличие от некоторых отлично выполнив свое задание. Правда, сейчас те способности как бы в анабиозе находятся, но в данном случае, думаю, это дело поправимое.

Вот оно что! На соседнем столе лежал тот тип в костюме охранника научных экспедиций, которого я повстречал в Зоне. Что ж, надо признать, двигался он с просто потрясающей скоростью, любой ктулху позавидует. Только вот интересно, его-то за что на стол определили? Вроде задачу выполнил, меня поймал, прогнулся перед Захаровым. В отличие от меня, который его задание не выполнил и оставил в живых профессора Кречетова.

Что я и озвучил.

– Ну, а он-то чем не угодил? Идеальная «торпеда» для вас. Его-то за что в подопытные кролики определили?

– Как вы выразились, «торпед» у меня хватает, – улыбнулся Захаров. – К тому же из хорошего исходника я при наличии достаточного количества заготовок могу наштамповать сколько угодно копий. А этот экземпляр уникален. Поэтому мне он интереснее здесь, в лаборатории, чем в Зоне на побегушках.

Захаров посмотрел на часы.

– Ладно, пойду я уже, заболтался с вами…

– Почему я не могу пошевелиться? – перебил я академика.

– Могли бы догадаться, – хмыкнул Захаров. – У вас чуть пониже затылка установлен блокиратор нервных импульсов, который работает намного лучше любых оков. Так что не пытайтесь освободиться. Результатом ваших дерганий головой могут стать лишь потянутые мышцы шеи, не более.

– М-да… – протянул я. – Зря я тебя спас тогда.

– Это вы мне, никак, про Долг жизни напомнить решили? – усмехнулся академик. – Бесполезно. Я ученый и поэтому не верю в эти ваши сталкерские байки про законы Зоны. А еще я практичный человек и делаю только то, что считаю разумным и рациональным. Помните, как у Лао Цзы: «Высший и превосходный человек всегда очень осторожно делает добро». Поэтому, господин Меченосец, на будущее рекомендую просчитывать собственную выгоду от спасения кого-либо.

Он мазнул взглядом по агрегату, стоящему возле моего стола, прищурился, видимо, что-то читая на встроенном мониторе, после чего добавил:

– Впрочем, судя по показаниям приборов, будущего у вас, скорее всего, не будет. Зато заготовка для качественной копии получится отличная.

И ушел, гад такой. Но, что самое обидное, он в чем-то прав. Слишком часто у тех, кому ты помогаешь, потом появляется желание тебе навредить. Еще кажется, Лев Толстой заметил, что если вдруг вы стали для кого-то плохим, значит, много хорошего было сделано для этого человека. Да и в народе говорят: не делай добра, не получишь зла. Так, может, и правда, хватит уже жить для других, пора бы и для себя…

Блин. Ага. Для себя пожить. Оставшийся час или сколько там еще надо этому анализатору, чтобы выдать приговор о том, что я ни на что не годен, кроме как стать биологической заготовкой? Вот уж попал так попал…

От осознания собственной беспомощности я начал потихоньку приходить в бешенство. Ну правильно, что еще делать в моем положении? Только и остается, что беситься, зубами скрежетать. Как вариант можно самоубиться по методу пленных самураев, откусив себе язык и захлебнувшись собственной кровью. Или, например, в рожу харкнуть тому придурку, что меня подстрелил, а потом сам угодил в подопытные зверюшки.

Мысль мне понравилась. Тупость, конечно, но если абсолютно нефиг делать, можно и дурью помучиться. К тому же во рту всякая невкусная гадость скопилась с привкусом гнилой крови, которую по-любому сплюнуть хотелось. Можно, конечно, от безделья отправить ее в потолок, но ведь по закону подлости и всемирного тяготения мне же в глаз она и прилетит. Поэтому я собрал языком все, что было пакостного в ротовой полости, повернул голову, прицелился – и плюнул.

Пролетев метра полтора, комок неаппетитной слизи шлепнулся туда, куда я метил. Прям в морду каратиста. Я аж возгордился слегка таким снайперским подвигом, совершенным без предварительной пристрелки. Еще бы накопить таких же клейких, вязких слюней, чтоб столь же метко плюнуть в усы Захарову, когда он придет за мной, – и можно считать, что я сделал все, что мог в совершенно безвыходной ситуации.