Роксолана. Королева Востока - Осип Назарук

Только теперь ей стало легче.

Она несколько раз глубоко вздохнула и прикрыла веки. Но заснуть не могла. Кровь как молот стучала в ее висках, а перед глазами проплывали картины событий, пережитых вечером и ночью, с момента, когда муэдзины закончили распевать пятый азан на вершинах стройных минаретов.

«Сейчас, наверно, в Рогатине звонят заутреню», — подумала она и встала коленями на мягкий диван, наклонившись так, что закрыла лицо обеими руками и заплакала, молясь своему Богу. Уверенность в том, что Бог услышал ее молитвы перед продажей на Аврет-базаре, давала ей надежду на возвращение домой за счет знакомства с султаном. Она горячо благодарила Бога.

Но усталость взяла свое, и она заснула.

Пока она молилась, необычайная новость о том, что, видимо, при десятом падишахе Османе будет царствовать могущественная султанша Мисафир, достигла самых дальних комнат сераля…

* * *

Настя проснулась после короткого сна и вскоре вскочила с дивана. Она недолго постояла перед ложем и протирала глаза, думая, что спит…

Над этим ложем были навешены прекрасные дорогие ткани… Раскинув их, она снова увидела, что была не в спальне невольниц, а в величественных покоях… И никто не вызывал ее, чтобы одеться…

Она еще раз представила себе, будто это был сон, с кем вчера говорила и как после сам Кизляр-ага проводил ее в эти комнаты и назначил ей собственную прислугу. Или это было на самом деле?..

Но тут из-за занавеси соседней комнаты выглянула одна из отряженных ей белых служанок, которая спросила, низко кланяясь, не желает ли хатун одеться.

Она боязливо кивнула головой в знак согласия, не зная, что предпринять. Тут же в ее спальню вошли две другие невольницы и низко поклонились. Одна из них спросила, не хочет ли хатун искупаться. Она кивнула также несмело, ибо ей было неудобно пользоваться услугами других после того, как сама она недавно прислуживала. В это время ее новые невольницы одели ее и провели в красивую купальню.

Настя молча купалась, а ее сердце билось почти так же, как вчера, когда она впервые увидела Сулеймана. После купания ее прислужницы отвели ее в комнату для переодевания, где она увидела прекрасные сосуды с дорогими благовониями, гораздо более роскошными, чем те, что были у ее госпожи.

Чего там только не было!

На небольших черных эбеновых столиках стояли пряности и краски Индостана: чудесный влажный сандал и темная аньяна, бледно-розовая паталья и светло-красная бимба, сильные ароматы приянга и черный алоэ, и чудесная мазь из смолы… Неподалеку тлел ароматный корень нарда.

Под окнами цвели прекрасные лотосы, пахучая бакуля, белые цветы смеха, и кандали, и дивные цветы манго с цветом, красным как кровь, и красивая карникара.

Кое-что из этих благовоний и цветов Настя видела у своей бывшей госпожи, но не все. Она не знала, за что взяться, хотя недавно сама помогала во всем своей госпоже. Слуги делали с ней то, что хотели. На все их вопросы она лишь кивала.

Только при одевании она смогла указать, какая одежда и какие краски ей по вкусу.

Она отдохнула после одевания и ее препроводили в трапезную, где для нее уже был накрыт столик с разными плодами и разносолами. Она приказала оставить ее одну.

Она оглянулась, упала на колени и начала молиться. Долгая, искренняя молитва ее успокоила. Она села за стол и с опаской начала пробовать лакомства с султанской кухни, думая про Сулеймана…

* * *

А молодой Сулейман проснулся с мыслью о невольнице-чужестранке. Ничего подобного он раньше не переживал и был сейчас словно пьяный. Все его нервы дрожали.

Ему, господину трех частей света, сопротивлялась его собственная невольница… Да еще и ссылаясь на свою веру!.. Это было чем-то неслыханным для его рода!..

Его мысли беспорядочно блуждали, кружились вокруг той рабыни, что увидел вчера впервые. Он попробовал отвлечься. И не мог. Эти мысли возникали снова и снова.

Образ молодой чужестранки стоял перед ним. Вот она стоит как живая: золотые волосы и светло-синие глаза. Белое как снег лицо обладало оттенком первого бутона розы и было ласковым, как у матери, что все время переживает за него. И таким же энергичным!.. Глаза Сулеймана покраснели еще больше, чем вчера.

Он содрогнулся. Ни одна встреченная им женщина не напоминала так сильно его мать, как эта невольница из далекого Лехистана. Он был уверен, что она, и только она способна, как его мать, идти против него и делать это так же уверенно, но и ласково. Лишь мать честно, в глаза говорила ему правду, когда он шел в воду, не зная броду.

Среди нескончаемого подобострастия и заискиваний острое слово матери было для него ценно, как простой хлеб для голодного. Он был уверен, что эта невольница даст ему то же, женись он на ней.

Он встал и подошел к окну.

Парк расцветал. В душе султана расцветала вторая большая любовь. Он глубоко чувствовал это и еще раз пытался уяснить себе, что именно в этой чужестранке из далеких краев, подобных которой не встречал, взяло его за душу. Он снова и снова представлял ее себе. Лицо, белое как цвет жасмина, и большие глаза излучали спокойствие. И говорила она спокойно и разумно, словно принадлежала к просвещеннейшим улемам ислама. Так ему казалось.

Вдруг в нем зашевелилась мысль, которой он устыдился. Она уже появлялась вчера, но неотчетливо. А теперь проявилась остро, нагло овладев всем его естеством и чувством, как теплая, жаркая волна прошлась по его лбу, лицу, груди, рукам и ногам. Ему стало от нее так жарко, что он даже открыл рот, чтобы надышаться.

Стало ясно, что им овладевает страсть. К чужестранке.

Невольнице. Христианке! К ней одной!..

И ему вспомнились ее слова про чашу с красным вином. О, не пил он еще из хрустальной чаши этого красного напитка, запрещенного Пророком! Но знал, как он действует. Так же, как любовь. Только любовь крепче!..

Постыдная мысль снова и снова все яснее проявлялась на поверхности его сознания и тянула за собой другую, которой он стыдился еще сильнее. Первая посещает любого молодого мужчину.

Вторая мысль касалась допустимости принуждения в том или ином виде. Но от этой мысли молодой Сулейман покраснел. Может, он и мог бы принуждать любую женщину, но только не ту, что так спокойно умеет смотреть и ссылаться на нормы Корана, важные для него, а не для нее… Так сильно он хотел ее любви…

С этими мыслями появилась и третья, еще более неожиданная. Что же будет, если эта невольница все же упрется и никогда не отдастся ему, пусть даже евнухи должны были причислить к женщинам, к которым он прикасался… Он нервно хлопнул в ладоши.

В комнату зашел немой невольник.

— Позвать Кизляр-агу!

Бесконечно долго длилось для него время ожидания главного начальника сераля. Он внимательно посмотрел на переменившегося в лице падишаха и низко поклонился, достав даже головой до пола.