Иди на мой голос - Эл Ригби

Я отвернулась и стала смотреть на снег. Его было много, хлопья кружились на фоне темного неба, напоминая почему-то беспорядочно разбросанные по листу ноты. Я прижалась лбом к прохладному стеклу. Хотелось, чтобы поездка скорее кончилась, но возница, казалось, намеренно не торопил лошадей. Я снова услышала постепенно становящийся ненавистным голос:

– Не хотите узнать кое-что о мистере Юджине Лафере?

– Кто это? – Я устало глянула на Нельсона: тот вытянулся, откинулся на сидении и, скрестив у груди руки, прикрыл глаза. – Ваш любовник?

Падальщик не повел и бровью.

– Художник, которого чуть не убила его картина. Можно сказать, попытался забрать Дьявол-Из-Холста.

– Что? – Я поморщилась: – Глупая шутка.

– Это присказка у художников, – ответил сыщик, по-прежнему не открывая глаз и не шевелясь. – Появилась вскоре после всех этих баек о Джеке-прыгуне. Якобы этот Дьявол заберет того, кто рисует идущего навстречу человека. Вылезет из картины и заберет.

– Не думаю, что моя сестра в такое верила.

– Мистер Лафер тоже не верил. Именно поэтому обратился к моему знакомому сыщику, Лестеру Розенбергеру, если вам о чем-то говорит это имя.

– Австриец по происхождению, он еще делает пирожные, – припомнила я.

– Да. – Нельсон наконец посмотрел на меня. – Сейчас занимается одним государственным делом, требующим много времени. Узнав, что я ищу убийцу мисс Белл…

– Откуда? – мрачно спросила я. – Мы никому ничего не говорили.

– А вы можете поручиться, что все слуги в вашем доме держат язык за зубами? Информация уже в газетах. И лучше вам не читать, что пишут о вас.

– И не подумаю, – фыркнула я. – Хотя едва ли что-то меня удивит после старых сообщений о том, что я то ли проститутка, то ли переодетый содомит. Так причем тут Розенбергер?

– Он передал мне дело Лафера, обратившегося к нему за помощью. При первом разговоре Розенбергер подумал, что у художника что-то с головой, но все оказалось сложнее. Вот что Лафер рассказал…

– А это точно имеет отношение к… – начала я, но, глянув в окно, оборвала сама себя. Ехать предстояло еще долго. Лучше пусть Падальщик ворошит городские байки, чем опять сует нос в мою душу. – Впрочем, продолжайте.

– Он любил, – кивнул сыщик, – писать городские виды. У него их покупали, он не бедствовал. Работал на улице, даже зимой. В день, с которого начались его беды, он в парке рисовал очередной пейзаж – аллею с рябиновыми деревьями, на ней девочку в темно-красном пальто. Он рисовал долго и уже начинал замерзать, когда к нему подошел какой-то молодой мужчина. Наружность у него, по словам Лафера, была приятная. Высокий, белые волосы, обходительные манеры. Вроде бы прихрамывал. Они разговорились: мужчина сказал, что хочет отдать дочь в школу искусств, спрашивал, сложно ли научиться рисовать. Так они немного поговорили, потом незнакомец заторопился. Напоследок он угостил художника бренди из красивой серебряной фляги со сложной гравировкой-вензелем в обрамлении нот. Еще он заметил, что у Лафера кончается белая краска, и, к его удивлению, предложил такую же. Объяснил, что купил краски дочери и может отдать баночку: девочка мало использует белый, его еще достаточно в старом наборе. Лафер рисовал очень дорогими краскам – как и ваша сестра, венецианской гуашью. Той, которая особенно блестит из-за толченой муранской[16] крошки. Поэтому он с благодарностью принял предложение, а вскоре после ухода незнакомца пошел домой. Он сразу поднялся к себе и продолжил рисовать, хотел закончить, чтобы быстрее продать работу. Он использовал краску незнакомца. Спустя час он ощутил дурноту, но списал на усталость. Вскоре она прошла, зато захотелось пить. Мистер Лафер уже заканчивал работу, когда заметил нечто странное. Описал он это так: пространство картины стало шире. В комнате похолодало, хотя он сильно топил, а тепло в доме держалось до вечера. Картина словно ожила: рябины заколыхались от ветра, девочка пошла художнику навстречу. И она шла, сколько бы он ни тер глаза. Шла, шла… Вскоре он уже мог различить ее лицо, хотя даже не прорисовал его. Происходящее напугало Лафера: он, конечно, решил, что сходит с ума. Что-то не давало ему отвести взгляд, пока девочка не подошла вплотную и не взялась за края холста, пальцы при этом выступили из картины. Тогда он бросился прочь, распахнул дверь, а она уже стояла там, в коридоре. Она схватила его за горло, приподняла…

– Секунду! – Я протестующе подняла ладонь. – Вы серьезно? Даже если допустить, что на него напала маленькая девочка, она не дотянулась бы до его шеи и тем более не смогла бы…

Лицо Нельсона оставалось непроницаемым.

– Пока я пересказываю то, что услышал. Позволите закончить? Спасибо. Так вот, она обладала силой взрослого мужчины. Но мистер Лафер, человек крупный и сильный, вырвался. Ударить, как он сказал, «чудовище», он не решился. Отступил, опрокинул мольберт и выпрыгнул в окно со второго этажа, чудом отделавшись синяками, сотрясением и переломом руки. Он сразу начал звать обходчика. Тот выслушал всю чушь, которую я вам только что изложил, и отреагировал примерно как вы. С одной разницей: еще уточнил, не прикладывается ли Лафер к бутылке. Вняв просьбам, констебль все же поднялся в комнату…

– И не нашел ничего подозрительного?

– Сделал вывод, что Лафер все же выпил. Правда, констебль опросил соседей… но ни девочку, ни кого-либо, кто мог вызывать подозрение, не видели ни в доме, ни в пределах двора. В итоге мистер Лафер обратился к Розенбергеру. Тот тоже осмотрел комнату. Новой баночки с венецианской гуашью он не нашел, равно как не увидел девочку на картине. Зато на полу под мольбертом обнаружил гроздь рябины, которую художник из парка не приносил. В итоге Розенбергер записал показания и приобщил к ним результаты проверки крови, на которую ему удалось загнать Лафера. Время было уже упущено, но токсикологу, к которому Розенбергер обратился, все же удалось обнаружить примесь какого-то растительного наркотика. Лафер ничего такого, по его словам, не принимал. Примерный состав вещества я везу, чтобы показать мистеру Сальваторе. Собственно, это все.

– Занятно получается, – протянула я. – После таких баек можно и начать верить в бумажного дьявола, или как его там. Злобные дети, неизвестные наркотики…

– Лично я верю лишь в изворотливость человеческого ума, мисс Белл. Хотя газеты уже начали писать, что по всему Лондону оживают картины, из которых, возможно, вылезает сам Джек-прыгун. Завтра не работает половина музеев, как мне известно.

Я усмехнулась, вспомнив, что подобные заметки попадались и мне, но я не обратила на них внимания – знала склонность лондонских газетчиков ради выручки приукрашать сплетни.

– А где сам Лафер?