Иди на мой голос - Эл Ригби

В пакете лежала увядшая веточка сирени. Глянув на нее, я нахмурился.

– На улице зима.

– А на картине нет. – Полицейский потер лоб, потом убрал улику. – Да бросьте, конечно, я сам не верю. Тем более, следы…

– Хорошо, что вы это понимаете, – вздохнул я, снова наклоняясь к холсту. – Искренне надеюсь, что вы сохраните трезвый взгляд на вещи. Сирень… это неожиданно, не спорю. Но это не повод начинать верить в…

Странности. И это сказал Дину я, который сейчас страшно обрадовался его возвращению только потому, что вчера получил записку и старую книгу, а сегодня увидел человека, которого считал умершим. Отбросив домыслы, я продолжил осматривать место на картине, откуда, по словам полицейского, пропал джентльмен с букетом.

– Тут мазки кажутся свежее и небрежнее. Но точно я этого не скажу, советовал бы спросить у эксперта-искусствоведа. А что на картине, которую вы мне не показали?

Дин освободил от бумаги вторую работу – совсем не похожую на первую. На холсте темнели лондонские доки – довольно непривлекательные, но прорисованные необыкновенно реалистично. Чувствовалась рука опытного мастера, но даже это не располагало к разглядыванию мрачной местности, припорошенной грязным снегом.

– Мистер Невилл Джонсон, – заговорил Дин Соммерс, – в своих картинах показывал «изнанку» Лондона, которой Ее Величество наверняка стыдится. Он изображал бордели и грязные пабы, опиумные курильни, беспризорников, нищих рабочих. Он сам был небогат и считал это своим способом борьбы с несправедливостью. Он выставлял картины во всех местах, где они могли попасться на глаза богачам – в парках, на прогулочных набережных, иногда у дорогих лавок, если его не прогоняли обходчики. Покупали эти работы не многие, потому что смотреть на них, как вы понимаете, неприятно. Но потом их случайно увидела одна богатая дама, из Независимых. Она недавно осталась вдовой с большим состоянием и проводит много времени в борьбе за права бедных. Одна из ее инициатив – создание Объединения Неравнодушных Аристократов. Она пытается сделать поддержку бедняков… как это говорят… модной. Леди…

– Да, я читал о ней в «Таймс», – ответил я. – Насколько мне известно, она добилась того, чтобы слова превратились в дела: в Комитет по делам бедных поступают значительные средства. Теперь она собралась в Парламент.

– Да, – кивнул Соммерс и продолжил: – Она купила несколько работ Джонсона, а вскоре все ее друзья по Объединению стали подражать идее: вешать виды трущоб в своих роскошных гостиных. Началось это недавно, мистер Джонсон даже не успел на этом разбогатеть. Его убили в районе Миллуоллского дока. Проломили череп.

Я догадался, к чему он клонит, и по возможности вежливо, скрывая скепсис, уточнил:

– Вы объединяете его убийство с убийством мисс Белл только на том основании, что оба рисовали?

Соммерс покачал головой.

– Присмотритесь к картине. Видите, что здесь тоже есть различие в мазках? На месте, где начинается заснеженная дорога, они поспешные. Краска темная, но заметить можно.

Дин был прав. Я убрал упавшие на лицо волосы и вопросительно взглянул на него.

– Тут тоже кто-то был?

– Рабочий в лохмотьях. Красная рубашка и что-то вроде пальто. Это подтвердила леди Хейли, та самая, из Общества. Картина ведь рисовалась по ее заказу, и она видела ее почти законченный вариант. А Джонсон, кстати, всегда приходил писать ее на одно и то же место.

– Может, он в последний момент закрасил рабочего, но ничего добавить не успел?

– Я тоже так подумал, но заказчица сказала, что ее рабочий устраивал. Более того, лохмотья, «подобные всполоху революционного пламени», и измученное лицо казались ей главным в картине. И потом… обратите внимание: несмотря на небрежность, переходы цвета соблюдены, все детали прорисованы, будто…

– Все так и было, а человек вышел из картины? – хмыкнул я. – Умно. Но едва ли подойдет вам для рапорта. Это все, что у вас пока есть?

– Не совсем, – отозвался Дин. – Есть еще кое-что о Джонсоне. В тот вечер, около восьми, хозяин соседнего кабака по дороге в свое заведение видел его… не одного. С ним был джентльмен, хорошо одетый, в цилиндре и с тростью. Они разговаривали, потом человек угостил Джонсона бренди из своей фляги. Хозяин кабака именно флягу и разглядел, потому что как раз в тот момент проходил мимо и она ему понравилась. На фляге были какой-то герб и инициалы. Одна из букв – «S», вторую он не разобрал. Больше ничего интересного он не заметил: спешил открыть кабак. Как обычно, пили всю ночь, хозяин не отходил. А утром он обнаружил закоченевшее тело. Джонсон пролежал на снегу около пяти часов с момента смерти. В кулаке он сжимал красный лоскут, похожий на ткань рубашки.

– Хм, – медленно начал я. – А вы не считаете, что кто-то одурманил и мисс Белл, и его, а потом убил? И подстроил все так, чтобы полиции казалось, будто картины оживают? Здесь есть логика. И отличный способ посеять в городе панику.

Дин не ответил. Он рассеянно смотрел на сидевших в клетке мышей.

– Я пока ничего не считаю. Полиция ищет свидетелей среди завсегдатаев кабака, но думаю, бесполезно. Публика там преходящая, да и не слишком дружелюбная. Остается только надеяться, что Лоррейн принесет какие-нибудь новости.

– И мистер Нельсон.

Дин поморщился, как от зубной боли. Я хмыкнул про себя и не стал продолжать.

[Лоррейн]

Пользуясь тем, что боль в ноге утихла, я ускорила шаг. На Нельсона я не оглядывалась. В молчании мы миновали загроможденный гондолами русских двор и вышли на улицу, где Нельсон свистнул и остановил кэб. Он пригласил меня сесть, потом забрался сам и, назвав адрес, захлопнул дверцу. Я откинулась на спинку, подкладывая руки под голову.

– С чего такая галантность?

– Путь неблизкий, мисс Белл, если ваш разум еще может измерять расстояния.

В последних словах я уловила издевку и разозлилась, уже жалея, что сразу не послала «грозу преступного мира» куда подальше.

– Какого черта вам нужно?

– Только вы можете держать занудства мистера Соммерса в узде. К тому же… – губы дрогнули в улыбке, – я уже нашел убийцу, и вы нисколько мне не мешаете.

– Быстро, – рассеянно произнесла я и замолчала, надеясь, что этим беседа кончится.

Но Нельсон от меня упорно не отставал.

– Вы расстроены. – Тон звучал не вопросительно, а убежденно. – У вас неприятности?

– Уже нет.

– Тогда что толкает вас на курение опиума?

– Боль, – просто ответила я. – И я не о ноге, но вас это не касается. Чтобы не углубляться, есть еще простая причина: мне нравится. Но, поверите или нет, в зависимость я не впала. Курю уже пять лет, меру знаю. Маленькими дозами, спросите моего поставщика.

– Наркоманы говорят именно так.

– Да? Тогда у нас с ними много общего. Но я не они.