Раб моего мужа - Марья Зеленая

— Кофе, мэм? — спросила Сара.

— Да, пожалуйста.

Негритянка подошла к столу и взяла кофейник.

— Спасибо вам, — наполняя чашку, вполголоса проговорила она.

— За что? — Элизабет недоуменно подняла глаза.

Рабыня с опаской оглянулась на Цезаря, который околачивался в дверях, и тихо сказала:

— За Самсона. Не вступись вы за него, его забили бы до смерти. Никто не выдержит пятьдесят ударов бичом.

Перед глазами возникла истерзанная, окровавленная спина, и к горлу подкатил ком. Элизабет отодвинула вафли.

— Как он? — спросила она.

— Плохо, мэм, — вздохнула Сара. — У нас закончилась мазь для лечения ран, а мисс Дороти сказала, что до конца месяца больше не даст.

Элизабет сердито фыркнула. Что за идиотские порядки на этой плантации!

— Идем!

Она вскочила так резко, что едва не опрокинула стул. Подхватив юбки, вылетела из столовой и, не обращая внимания на оторопевшего Цезаря, понеслась на второй этаж.

— Миссис Фаулер! — Она бесцеремонно забарабанила в спальню свекрови.

Дверь открылась. На пороге стояла перепуганная Роза с флакончиком нюхательной соли в руках. Элизабет отодвинула ее плечом и решительно шагнула внутрь.

Свекровь с мокрой тряпкой на лбу возлежала в кровати, утопая в белоснежных сугробах перин.

— В чем дело? — страдальчески вопросила она.

— Дайте мне ключ от кладовой, где хранятся лекарства, — потребовала Элизабет.

— Зачем?

— Мне нужна мазь для заживления ран.

— Для того ниггера, что ли?

— За того ниггера ваш сын, между прочим, отвалил уйму денег. Я понимаю, что вам плевать на страдания раба, но подумайте, какие убытки понесет ваше имение, если он умрет.

— Но я уже выдавала банку мази на этот месяц! — возмутилась свекровь.

— Она закончилась. Наверное, вы слишком часто порете ваших рабов.

— Они должны лучше работать, чтобы нам не приходилось их пороть.

Элизабет уперла руки в бока.

— Все, хватит! Некогда мне с вами пререкаться. Где ключ?

Опешив от такого напора, миссис Фаулер скорбно поджала губы и трагично закатила глаза. Элизабет неотрывно сверлила ее выжидающим взглядом. Поняв, что от нее не отстанут, свекровь указала костлявым пальцем на секретер.

— В левом верхнем ящике, — надменно бросила она и с видом мученицы откинулась на подушки. — Возьми и оставь меня в покое!

Элизабет подошла к секретеру и извлекла из него увесистую связку ключей. Когда она задвигала ящик, взгляд зацепился за стоящий на полке пузырек с надписью «Лауданум».

Несколько лет назад она упала с лошади и сломала руку, и это средство — настойка опия — было единственным, что унимало боль. Правда к нему легко пристраститься — несколько недель после отмены у Элизабет ломило суставы, и побаливала голова. Но это ерунда по сравнению с муками, которые, должно быть, испытывает Самсон.

Оглянувшись на свекровь, Элизабет украдкой сунула пузырек в карман и вышла за дверь.

К достоинствам миссис Фаулер относилось скрупулезное ведение хозяйства, поэтому каждая коробочка, скляночка и флакончик имели аккуратную подпись. В глаза бросилась оранжевая стеклянная банка с широким горлышком и этикеткой «Мазь для заживления ран». Элизабет сняла ее с полки и, открутив крышку, понюхала. Пахло душистыми травами и бараньим жиром.

— Да, это она, — кивнула Сара, взглянув на банку.

— Возьми, и отнеси ее Самсону.

Элизабет протянула ей мазь, но негритянка вскинула руки.

— Простите мэм, но мне нельзя отлучаться из дому до конца рабочего дня. Цезарь тут же помчится докладывать мисс Дороти, и меня высекут.

— О, господи! — простонала Элизабет. — Ладно, я сама отнесу. Где мне его найти?

— Сами? — Сара ошалело уставилась на нее.

— Ну… Анну с собой возьму. А что такого?

— Ничего, мэм… Просто…

— Что?

— Мисс Дороти ни разу в жизни не заглядывала в негритянский поселок.

— Я — не мисс Дороти. Так где мне искать Самсона?

Сара суетливо поправила сбившийся тюрбан и оглянулась по сторонам. Убедившись, что вездесущий Цезарь их не подслушивает, произнесла:

— Масса Джеймс приказал Люси забрать его к себе. Вы как за конюшню завернете, то сразу увидите — первая хижина с краю, возле колодца.

— Хорошо, — кивнула Элизабет. — И знаешь что? Пойдем на кухню, захвачу чего-нибудь перекусить.

— Да, мэм.

На кухне безраздельно властвовала тетушка Глория — дородная негритянка с необъятной грудью и круглыми, лоснящимися от печного жара щеками. Увидев Элизабет, она расплылась в ослепительной улыбке.

— Ах, мисс Элизабет, радость-то какая! Заходите скорее, садитесь. Чем старая Глория может вам услужить?

Элизабет слегка опешила от такого радушия. Она пояснила, что хочет отнести Самсону еды, и кухарка тут же схватила с полки корзинку для пикника и принялась наполнять ее всякой снедью.

Когда корзинка ломилась от свертков с хлебом, сыром и ветчиной, Элизабет позвала Анну, и вместе с ней отправилась в негритянский поселок.

Стояла адская жара и, пересекая сад, Элизабет жалела, что не взяла с собой ни веера, ни зонта. Горячий ветер доносил с полей пение негров и грубые окрики надзирателей. Бедные рабы, вынужденные горбатиться под палящим солнцем! Целый день — от рассвета до заката — они возделывают хлопок, который поступает на текстильные мануфактуры Новой Англии или на бостонские склады, а оттуда — в Ливерпуль. Так «белое золото» превращается в настоящее и течет в карманы богачей, которые нежатся в роскоши, паразитируя на рабском труде.

«Южане ни за что не согласятся освободить рабов, — с горечью подумала Элизабет. — Они даже готовы выйти из Союза, хоть это и грозит войной. А Север не отпустит Юг, потому что… чего уж тут скрывать… мы тоже наживаемся на хлопке. Взять хотя бы фабрики моего отца…»

Размышляя о несправедливости жизни, Элизабет добралась до хозяйственного двора. Большинство негров трудилось в поле, и здесь было безлюдно. Лишь кузнец размеренно стучал молотом по заготовке, да две старухи кипятили в чанах белье. Они проводили Элизабет и Анну удивленными взглядами и снова принялись за работу.

За конюшней лежал негритянский поселок. Дощатые лачуги жались друг к другу как куры на насесте, а на протянутых между ними веревках сохло выцветшее тряпье. Повсюду веяло такой убогостью и нищетой, что Элизабет стало не по себе.

Посреди вытоптанной площадки торчал колодец, а неподалеку, как и говорила Сара, стояла хижина, сколоченная из серых досок. Элизабет огляделась по сторонам, чтобы спросить, здесь ли живет Люси, но вокруг не было ни души.

Во рту пересохло, язык стал шершавым словно наждак. Элизабет попросила Анну достать из колодца воды, а сама подошла к хижине и потянула на себя дверь. Створка с жалобным скрипом поддалась. Повеяло подгоревшей кукурузной кашей вперемешку с тяжелым духом запекшейся крови.

Очаг, грубый стол и койка под лоскутным одеялом составляли скудную обстановку лачуги. В