Морской узел - Андрей Дышев

Я не знал, что мне делать! Мысли, сомнения и желания разрывали меня, я бил кулаками по рулю, но ничего не предпринимал, и лодка продолжала мчаться к берегу. Через минуту я еще раз оглянулся. Яхта была уже далеко, она уменьшалась в размерах, и уже трудно было отличить друг от друга Фобоса, Али и Пацана, но черную точку, плывущую к яхте, я видел отчетливо. Кажется, с палубы кинули спасательный круг… Я только хотел убавить скорость, чтобы хозяин мог затащить парашютиста, обожравшегося экстремальными развлечениями до тошноты, как вдруг парашют, тряпкой скользивший по воде, поймал воздушный поток, мгновенно наполнился и взмыл ввысь, увлекая клиента за собой.

– Агаааа… Оооооо! – мучительно взвыл парашютист, устремляясь в небо. Он уже не сучил ногами, не играл с ветром, а висел безвольно, напоминая комок волос и грязи, который сантехник выудил из канализационной трубы.

Хозяин схватился за голову, глядя на него, потом принялся раскручивать лебедку в обратную сторону, дабы парашютист воспарил еще выше, туда, где «полный просмотр обзора и предельное насыщение адреналином» – лишь бы отвлечь, задобрить, вымолить прощение за небольшой дискомфорт. И тут он кинулся на меня, чтобы обрушить на меня весь свой гнев за то, что все получилось так плохо, что незаслуженно измучен один клиент и так бестолково потеряны еще четверо – богатых, щедрых, уже готовых раскошелиться и вынуть из своих отягощенных карманов тугие кошельки; они ведь уже руки держали наготове! Уже хотели отслюнявить! Ах, как жаль, как невыносимо жаль четырехсот баксов!

– Пошел вон с лодки, говно! – заорал хозяин, ринувшись на меня с кулаками. – Я тебе, падла, сделаю сейчас крушение! Я тебя, сука ты рваная, мордой под винт суну!

Он схватил меня за плечо, а второй рукой замахнулся, чтобы ударить, но я чуть присел и сделал встречное движение. Мой кулак угодил хозяину точно в подбородок, где, словно «яблочко» мишени, темнела округлая вмятина, похожая на след от картечи. Хозяин повалился на спинки сидений; ноги кверху, руки в стороны, мат-перемат. Попытался схватить весло, но запутался с ним и пропустил еще один удар в нос. Снова упал на сиденья и на сей раз уже притих там, тряся головой и стряхивая с носа крупные и частые капли крови.

Весь оставшийся путь он мне не мешал, сидел на днище, понурив голову, и прикладывал к распухшей переносице мокрый платок. Время от времени он поглядывал на приближающийся берег да на парящего в небе клиента… На душе у меня было чернее ночи, я был зол на Игната, на хозяина моторки, на себя, в конце концов! Как все скверно получилось! Где-то я ошибся, что-то я не то сделал.

Я оборачивался, смотрел на горизонт, уже с трудом различая тонкий контур яхты. Мне показалось, что она движется в открытое море. Что там сейчас происходит? Или все самое страшное уже произошло?.. Я до боли прикусывал губу, чтобы сдержать стон, рвущийся из груди, удержать себя от безумного порыва развернуться и помчаться к яхте… Что ж это я уподобляюсь Игнату, у которого чувство мести затмило здравый разум и способность реально оценивать свои силы. Хорошо, поверну я обратно, догоню яхту. А дальше – что? Буду требовать, чтобы мне выдали Игната? Предложу себя вместо него? И весь этот разговор будет происходить в присутствии хозяина моторки и клиента? И неужели я готов поверить в то, что бандиты позволят им спокойно уплыть?

Мне в голову лезли мрачные мысли. Я отгонял их, старался переключить внимание на приближающийся берег, но все равно глаза застилала кровавая пелена, и я как наяву видел золотую улыбку Пацана, и сухощавую фигуру Фобоса с черным провалом вместо лица, и зажмуренные глазки вечно жующего Али, и перекошенное, словно отражение в разбитом зеркале, личико Эльзы; эти люди окружили Игната, сидящего на горячей палубе, и никем не управляемая яхта летит по волнам в никуда, где нет ни законов, ни морали, ни жалости… «Дурак, дурак! – бормотал я, задыхаясь от сжимающей горло жалости к Игнату. – Вот тебе и единый бог на земле!»

Я направил яхту к пляжу пансионата «Солнечный берег», где всегда было полно народа, и перед ограничительным буйком заглушил мотор. Клиент в очередной раз стал опускаться на воду и смотрел на нас сверху широко распахнутыми и глубоко несчастными глазами. Он не знал, что мы еще придумали, чтобы предельно насытить его адреналином. Вокруг нас плескались люди, шлепали по воде гнутыми лопастями катамараны, два подростка, взгромоздившись на надувной матрац поперек, лихо молотили по воде ногами. Визг, смех, брызги! Иной мир, светлый, солнечный, радостный! Поверить трудно, откуда я вернулся…

Я посмотрел на хозяина моторки. Его внимание было сосредоточено на платке, который он то прижимал к носу, то разворачивал и смотрел на бурые пятна, и из этих сменяющих друг друга движений состояла его теперешняя жизнь. Если б мог, он бы и взгляд свой завернул в платочек, и сам бы в него завернулся, чтобы не видеть и не слышать меня. Мне расхотелось объяснять ему, что произошло в море. Этому человеку подробности были не нужны, ибо они не имели никакого отношения к деньгам, которые хозяин упустил. Он даже думать ни о чем ином не мог, и только боль и страх удерживали его от того, чтобы снова не кинуться на меня с кулаками.

Я молча поднял обломок самолетного щитка, прижал его к груди, словно талисман, встал на передок и прыгнул в воду. Проплыл десяток метров под водой, в гулкой тишине, где призрачными контурами проглядывалось дно и солнечные лучи упирались в него косыми желтыми столбами. Вынырнул и – вперед, к берегу, отгребая от себя руками смех, брызги, матрацы, розовые пятки, пышную прическу, упакованную в полиэтиленовый мешочек, и длинные, до колен, трусы, и дыхательную трубку, и пушистого, как медведь, пса, который почти по-человечески чихал и кусал воду…

Это было похоже на сон, и мне хотелось ущипнуть себя. Вокруг меня бурлил, как бражка, странный мир, от которого я успел отвыкнуть в рекордно короткий срок. С корабля на бал! Почему здесь все смеются? Почему повсюду улыбающиеся, беззаботные лица? И что мне прикажете здесь делать?

Я разделся в прибое, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, и вышел из воды с комком мокрой одежды под мышкой. В углу пляжа, около душевой, нашел свободный топчан, разогретый на солнце как сковорода, лег на него ничком, прижался к горячим рейкам и лежал так некоторое время, содрогаясь от крупной дрожи.

Я был выдернут из жизни, словно выкинут из поезда. От той жизни, которая вынуждала меня бороться и рисковать, я сбежал по своей воле, а эта жизнь казалась мне странной, непонятной и бессмысленной. Мне было плохо, черная тоска пожирала мое нутро, заставляла мычать и корчиться от боли. Я чувствовал себя предателем, трусом, негодяем. Но последние события разворачивались так быстро, в них было столько вопросов, что я не успел сориентироваться. Где-то в воспаленных извилинах мозга жалким голоском начинающего адвоката пищала мысль, что я-де поступил правильно, я сохранил жизнь не только себе, но и хозяину моторки, и его клиенту. И непременно спас бы Игната, если бы этот глупый человек не сиганул за борт лодки. Но какой вес имел этот писк, когда его с легкостью глушил органный рев самобичевания: ты виноват! Ты должен был вернуться за Игнатом! Ты не имел права оставлять его на растерзание бандитам!