Один в океане. История побега - Слава Курилов

Кто-нибудь копал яму под водой лопатой? Это было нужно для геологических изысканий, и это было нелегко – под водой нет привычной опоры. Я рыл землю, как крот, надев тяжелые свинцовые башмаки, в окружении стаи рыб, и не заметил, как кончился воздух в акваланге. Две минуты без дыхания я развязывал шнурки башмаков, потом вспомнил, что забыл ласты. Поводок, связывающий меня с подводным домом, тоже где-то запутался, а поднявшаяся муть мешала его найти. Я сбросил для облегчения акваланг, минуту искал поводок и на последней минуте добрался до люка подводного дома.

Однажды я запутался у якоря большого научного судна на глубине пятидесяти метров – мы фотографировали вновь построенный батискаф. Майер все время был рядом, но в эту минуту его не оказалось. Я подыскал одну, очень неудобную позу, в которой едва мог дышать, и замер, ожидая помощи. Минут через десять Майер нашел меня и освободил.

А. В. научил меня самообладанию. Он создавал под водой искусственные опасные ситуации вроде этой и тренировал нас до умопомрачения. Правила водолазных работ запрещали ходить под воду без поводков. Майер очень не любил поводки, которые никогда никого не выручали и всегда запутывались. Разве могли бы мы свободно осматривать затонувшие корабли, заплывая внутрь, или обследовать узкие гроты и пещеры!

Как-то раз в Кронштадте, где мы работали в доке осмотра подводных лодок, рабочие пошли на обед и отключили воздух, которым я дышал на глубине больше двадцати метров. Я экономно дышал через аварийный маленький баллончик, и мне удалось дойти до стенки дока только благодаря самообладанию. Меня вытащили без сознания и быстро разрезали комбинезон. Я хорошо помню, как постепенно задыхался в течение нескольких минут, а потом на меня навалилась темнота. Очнулся я в окружении моих друзей и никак ни мог досыта надышаться. Какое это все-таки наслаждение – дышать!

У нас был договор с Жаком Кусто о совместных исследованиях в подводном доме в Тунисе. Мы должны были послать наш буксир «Нерей» с командой инженеров-водолазов в Монако летом 1970 года.

А потом все пошло прахом. Нам не дали виз, и весь проект сорвался. Пошла прахом еще одна экспедиция с Кусто – на атоллы Тихого океана – под названием «Южный Крест». Это название предложил я. Целый год я готовил водолазную часть экспедиции. Я специально заочно окончил мореходное училище и получил диплом штурмана дальнего плавания. Нам снова не дали виз, а к Кусто послали других людей, не водолазов, но с визами. Он их не принял, а мы вместе с А. В. читали длинные репортажи об экспедиции «Южный Крест» без нас в журнале «Вокруг света». Потом пошел прахом проект организации института подводных исследований и испытание подводных батискафов. Мне не дали визы и секретности.

Я знал, что у меня было одно исключающее всякие надежды обстоятельство – родственники за границей. Моя сестра десять лет назад вышла замуж за индуса и уехала сначала в Индию, а потом вместе с мужем и сыном в Канаду. Все эти годы мы не виделись. Я сделал последнюю попытку получить визу в Канаду. Я тогда наивно полагал, что если каким-нибудь чудом получу ее, то только затем, чтобы съездить на короткое время и вернуться обратно. Это будет доказательством моей лояльности, и я уже наверняка смогу получить визу для работы на океанографических судах. Через полгода мне пришел ответ с предельно ясной формулировкой: «Посещение капиталистических стран считаем нецелесообразным».

Один за другим уходили за горизонт мои корабли, а у меня не было никакой надежды, никакого просвета. Я понимал, что никогда не смогу увидеть то, о чем мечтал, что меня никогда не выпустят на свободу.

Наверное, лучше совсем ничего не знать о мире, чем знать многое и быть не способным увидеть. Ужасно сидеть в своем сонном городе, зная, что громадный, прекрасный мир где-то рядом, и его жизнь проходит мимо тебя. Ты чувствуешь себя, как птица, которая не может летать, как парусный корабль со спущенными парусами, как человек, навсегда прикованный к инвалидному креслу. Одни названия мучают: Мадагаскар, Гавайи, Таити. Невозможно смириться с тем, что придется провести всю жизнь вот так, в бездействии, не имея возможности ничего совершить самому, только читая о других и восхищаясь другими. Меня с детства мучила неодолимая тяга к испытаниям. Мне хотелось пройти через все доступные ситуации и состояния, пережить все, что выпадает на долю человека, просидевшего много лет в тюрьме, стоять среди людей, ожидающих смертной казни, спасаться от кораблекрушения и плыть на плоту, вглядываясь в горизонт в надежде увидеть полосу земли. Благополучная, тихая жизнь чиновника всегда приводила меня в ужас.

У Экзюпери есть рассказ об олене, живущем в заповеднике, который часами простаивал у сетки, с тоской глядя туда, где свобода, волки, охотники и вольная жизнь, полная смертельных опасностей.

Я жил и государстве, где люди постоянно боялись чего-нибудь. Я видел страх в их глазах, в их позах, в манере говорить друг с другом, постоянно прислушиваясь и оглядываясь. Больше всего это чувствуется в столичных городах, в провинции отчаяние и безнадежность ощущаются меньше. Трудно поверить, что в стране существует множество здоровых, сильных мужчин, объятых постоянным страхом, трудно жить среди них. Люди вокруг меня ненавидели советскую власть. Я не замечал этого, во мне совсем не было ненависти. Я владел огромным богатством: состоянием сознания – я был счастлив. Мир казался мне прекрасным. Люди любили меня, и я чувствовал, что во мне нуждались. За глаза меня называли «счастливым идиотом». Чтобы психологически выжить в атмосфере ненависти и страха, ей необходимо противопоставить атмосферу любви внутри себя, в своей семье, в кругу своих друзей. Мне долгое время удавалось оставаться счастливым среди близких мне людей. Я обладал непоколебимо счастливым духовным состоянием, и я его потерял. Я стал понимать людей и страдать так же, как они. Во мне появилась ненависть. Я ненавидел режим в стране, ненавидел коммунизм с его красным цветом, ненавидел коммунистов, а потом потихоньку стал ненавидеть и самого себя. Жить в атмосфере ненависти и страха – медленное самоубийство. Иногда приступы ненависти были настолько сильными, что я чувствовал, как разрушается моя физическая оболочка. Я болел какими-то необъяснимыми болезнями, что-то надрывалось внутри, несколько раз у меня лопалась кожа на пальцах рук и висела клочьями. Я понял, что нужно что-то делать, пока ненависть не убила меня совсем. Если я ненавижу что-нибудь или кого-нибудь, я абсолютно неправ, для меня это была очевидная истина. Я стал бесполезным для людей. Они по-прежнему искали во мне поддержки, а у меня не было душевной силы – я перестал быть счастливым идиотом. Я пытался сопротивляться этому, но у меня пропала любовь к жизни. Я был почти мертв. Только временами ко мне возвращалось мое прежнее состояние, и я снова был счастлив.

Самое странное, что, когда я был в счастливом, идиотском состоянии, я противостоял ненависти и страху, я был не рабом, а свободным гражданином.

Тогда-то я остро почувствовал, что моя страна – галера, плывущая по пути ненависти, а я прикован к своему веслу. Я понимал, что должен оставить ее или не грести. Но что я должен делать? И должен ли? Как не падать, как не поддаваться ненависти?

А потом произошло нечто, что дало ответы на все мои вопросы и навсегда изменило меня и мое отношение к миру. Это была встреча с Богом. Я стоял перед Ним лицом к лицу. У меня хватает смелости говорить об этом так просто, без тени сомнения. Безусловно, это были самые прекрасные часы в моей жизни. У меня был личный религиозный опыт, без учителей, священнослужителей или каких-либо посредников. То, что называют Богом, действительно существует и входило в мою жизни в разное время, в разных обстоятельствах в трех разных аспектах: Бог в святых людях, Бог повсюду и Бог во мне.