Следующий! Откровения терапевта о больных и не очень пациентах - Бенджамин Дэниелс

– Это вы врач? Не примете меня по-быстрому? Мне нужно что-нибудь успокоительное.

– Вы опоздали больше чем на час, так что вам придется заново записаться, чтобы я или другой врач мог принять вас сегодня после обеда.

– Ну а не могли бы вы просто дать мне что-нибудь, чтобы крепче спать?

Я не одобряю употребление снотворных препаратов вроде диазепама. Обычно я стараюсь не назначать такие таблетки, но, изучив на компьютере список лекарств, которые Ли принимал, я обнаружил, что ему не раз выписывали рецепт на диазепам еще до того, как он попал в тюрьму. На протяжении нескольких лет он пил эти таблетки, так что я согласился выдать ему рецепт на недельный запас диазепама и запланировал с первой же консультации начать снижение дозировки. Я быстренько распечатал и подписал рецепт, а затем администратор записала его на прием в послеобеденное время.

Это была моя первая и единственная консультация с Ли. Она состоялась у стойки администратора, где я выдал ему несколько таблеток, чтобы избавиться от него и заняться своими делами. После обеда Ли не появился, а на следующий день умер, из-за того что накануне вечером принял слишком много таблеток. Я снова и снова перечитывал сгенерированный автоматически и совершенно обезличенный факс, который составляется по поводу каждого пациента, поступившего в отделение неотложной помощи.

«Дорогой доктор Дэниелс,

Ваш пациент поступил в 03:45 с передозировкой. Его выписали с диагнозом смерть».

Мне стало не по себе. А вдруг все дело в таблетках, которые выписал я? Я не принял Ли, потому что был голодным и уставшим после утренних консультаций и не хотел задерживаться. Достаточно ли это хорошее оправдание? Если бы я должным образом принял его и выслушал, то, возможно, и вовсе не дал бы ему тот рецепт. Возможно, он поделился бы со мной своими переживаниями, ему бы полегчало, и он не стал бы накладывать на себя руки. Неужели я упустил ту редкую возможность, когда действительно мог что-то изменить? Утро прошло в малоприятных мыслях о смерти Ли, и я уже представлял, как буду объясняться перед судьей.

«Итак, доктор Дэниелс, покойный пришел к вам в отчаянном и уязвимом состоянии. Известно, что он был склонен к применению насилия и депрессии. Вы были единственным, кто мог ему помочь, и что же вы сделали?» – «Я дал ему недельный запас снотворного и велел проваливать, ваша честь».

Скверно звучит, не так ли?

Самоубийство – всегда непростой случай для терапевта. Мы часто видим пациентов, страдающих от депрессии и склонных к причинению себе вреда, но мало кто из них успешно кончает с собой. Когда я работал в неотложке, там всегда было полно девушек-подростков, принявших пачку парацетамола после ссоры с парнем или родителями. Но это были скорее призывы помочь, чем настоящие попытки самоубийства, и от большинства таких случаев «передозировки» врачи из неотложки, как правило, отмахивались как от пустой траты времени. Когда я работал в отделении психиатрии, все было уже иначе. Там лежали люди с тяжелой депрессией, которые на самом деле пытались свести счеты с жизнью при помощи передозировки. Но даже им лишь изредка удавалось причинить себе серьезный вред, и они тоже в итоге оказывались в неотложке, персонал которой все так же не горел желанием ими заниматься. За время моей работы в психиатрическом отделении только одна попытка самоубийства увенчалась успехом. Это был милый парень девятнадцати лет от роду, который только что оправился после первого своего приступа шизофрении. Он недавно вернулся из Азии, где путешествовал в течение года после окончания школы, и уже собрался поступать в университет, как его состояние ухудшилось и начался психоз. Пациент начал слышать голоса, у него развилась сильная паранойя. Пришлось положить его на принудительное лечение, но благодаря лекарствам состояние парня улучшилось. Я был весьма доволен его прогрессом и обрадовался, когда увидел, что он готов к выписке. Однако он понимал, какое будущее ждет его: ежедневный прием лекарств, рецидивы болезни и навешенный обществом ярлык психа. Он сел в машину матери и, не пристегнув ремень безопасности, на всей скорости въехал в стену. Этот случай позволил мне понять, что умереть, если этого действительно хочется, не так уж и сложно.

Когда умер тот паренек, я чувствовал себя паршиво. Старший врач отвел меня в сторонку и сказал, что кардиолог не в силах уберечь всех своих пациентов от сердечного приступа, – он может лишь присматривать за ними и усердно работать над тем, чтобы предотвратить как можно больше инфарктов и инсультов. То же касается психиатров и терапевтов. Невозможно уберечь всех пациентов от самоубийства. И сделай я для Ли все от меня зависящее, мне было бы проще это принять. Но я не сделал – это-то меня и грызло.

Протомившись в неведении все утро, я позвонил в отделение неотложной помощи местной больницы, надеясь выяснить подробности произошедшего. Администратор сообщила, что Ли умер от передозировки героином. Судя по всему, несчастный случай:

– По городу ходит какая-то сомнительная партия герыча. Прямо геноцид нариков. За последние пару дней еще несколько откинулись Думаю, там их еще немало осталось.

Я почувствовал невероятное облегчение. Ли убил героин, а не диазепам, который я ему прописал. Тем не менее Ли все-таки мертв, и я подвел его как врач. Но я продолжу битву. Урок усвоен, надеюсь.

Вам показалось бы странным, если бы вас обнял ваш терапевт? Пожалуй, показалось бы, если бы вы обратились к нему по поводу грибка на стопе. А что, если бы вам было грустно и вы нуждались в человеческом контакте?

Одного из терапевтов, практиковавших поблизости, два года назад отстранили от работы, за то что он предположительно обнимал пациентов. Он много лет работал один без каких-либо нареканий, но вскоре после того, как он уволил своего администратора, та сообщила в Генеральный медицинский совет, что врач «неподобающим образом трогает» пациентов.

Всем его бывшим и нынешним пациентам были разосланы письма, и один-два из них признались, что врач действительно не совсем подобающим образом касался их во время приемов. Любопытно, что никто на него не жаловался, но от работы его отстранили, и он до сих пор ждет результатов расследования по этому делу.

Это пожилой врач родом из Италии, и он утверждает, что всего-навсего утешал расстроенных пациентов. Я никогда не встречался с ним, но знаком с некоторыми из его бывших пациентов, и те объяснили, что он попросту вел себя «слегка по-итальянски», то есть менее сдержанно, чем мы, британцы. Я понятия не имею, есть ли почва для обвинений в его адрес, но этот случай заставил меня задуматься о том, как я сам веду себя с пациентами.

Не уверен, что в истории с итальянским врачом все так просто, как может показаться на первый взгляд, но убежден, что культурные различия играют важно роль, когда дело доходит до контакта между людьми. Однажды ко мне привели очень миленькую трехлетнюю итальянскую девочку. У нее была сильная простуда с насморком, но в остальном – никаких проблем. После того как я успокоил ее маму, та сказала дочурке: