Святой Франциск Ассизский - Мария Стикко

И богатые и бедные приходили в рощу Порциунколы, где братья были щедры с бедными и отдавали им последнее, а с богатыми были обходительны и принимали их радушно, стараясь склонить к покаянию.

Они были радостны всегда, так как ни в себе, ни в отношениях между собою не имели ничего, что беспокоило бы их, и по научению святого Франциска, открывшего им глаза на все прекрасное, что только есть в мире, они чувствовали себя хозяевами в бескрайнем мире, созданном Отцом Небесным. Но по знаку учителя они были готовы разлучиться, чтобы пойти по тяжкому мирскому пути — ведь Франциск молил Всевышнего о том, чтобы из самых отдаленных краев Италии или Европы, все они разными дорогами вернулись к нему, ибо и сам учитель часто очень хотел их увидеть. Отпуская их, он полагался в некотором смысле на судьбу, у них же, как и у странствующих рыцарей, был свой король — Христос, и прекрасная дама — Бедность, и Святая земля — мир.

Франциск не встречал более дорогого его сердцу селения, чем его маленький город Ассизи, и в то время, как многие из обращенных стремились убежать далеко от родных и знакомых в поисках идиллического уединения, он оставался на родине. Там начал он свой апостольский путь, там основал главную резиденцию Ордена, там пожелал и умереть. Хотел он также, чтобы братья его, хотя они и странствовали свободные, как ветер, возвращались на свою землю и работали там, ибо он был не только святым, но и гением, причем гением латинским, и понимал, что любовь и милосердие начинаются на родной земле, и не может быть человеколюбия там, где неведома любовь к родине.

РИМ

Когда число собратьев выросло до двенадцати, Франциск решил перевести свой Круглый Стол из Порциунколы в хижину, стоявшую в долине между Санта Мария дельи Анджели и Сан Дамиано. Долина эта называлась Ривоторто, ибо там протекал извилистый горный ручей с каменистым дном. Их было двенадцать человек, и это означало, что возрастала и ответственность.

В мае — июне 1210 года святой Франциск, еще ранее, в 1209 году, набросавший план устава, основанного на Евангельском учении, пришел к мысли о том, что пора поставить свои труды в подчинение Церкви, в основном — для того, чтобы получить разрешение на проповедь. Однажды он решительно обьявил собратьям: «Пойдем к нашему святому отцу, мессеру Папе».

Все двенадцать отправились в дорогу с той быстротой, с которой собираются люди, которым нечего оставлять и нечего брать с собою, причем святой Франциск из тяготения к послушанию и порядку назначил главой этого похода брата Бернардо.

По дороге они весело пели гимны Всевышнему, беседовали о Боге и о душе, молились, ведь у них не было никаких дорожных забот, и они останавливались на ночлег там, где настигала их ночь. Господь всегда предоставлял им и приют, и пищу. Когда «бедняги» появлялись среди людей, чтобы попросить милостыню, они не боялись, что их оттолкнут. В сознании их всегда жила мысль о том, что Бог им — Отец, и это помогало им обращаться к любому, как к брату.

В Риме они встретили своего епископа Гвидо, который нахмурился, решив, что они собрались навсегда покинуть Ассизи, но, узнав об их намерении, обрадовался и позволил им предстать перед папой, чему способствовала его дружба с кардиналом Джованни Колонна ди Сан Паоло.

Иннокентий III, душою — истинный вельможа, не только сострадал нищете, но и презирал ее. Внимательно оглядел он стоявшего перед ним нищего, желавшего жить и проповедовать в апостольской бедности, и сказал ему, что опасается, не из тех ли тот вальденсов или альбигойцев, которые, якобы следуя Евангелию, желают навязать Церкви, терзаемой их ересями, свои законы.

Иннокентий III смотрел ему прямо в глаза, Франциск не отводил взгляда, и изложил свой бесхитростный устав с такой твердостью, что, казалось, он на равных с царственным первосвященником, а тот почувствовав рядом с собой столь же великого, как и он, человека, ограничился таким замечанием:

— Дети мои, жизнь ваша кажется нам слишком суровой. Мы не сомневаемся в том, что вы, с вашей пылкой душой, можете снести ее суровость, но опасаемся за тех, кто придет после вас.

Франциск ответил на это:

— Мессер, я целиком посвятил себя Господу моему, Христу. Можно ли пренебрегать Его обещанием, данным тому, кто оставит все ради Него? Не следует ли отвергнуть все необходимое нам в нашей короткой жизни?

Увидев столь глубоко верующего человека, который не отступит, пока не достигнет цели, Иннокентий III сказал Франциску и его собратьям, чтобы они шли и молились Богу. Пусть Он откроет им Свою волю, а затем уж он, папа, вновь призовет их к себе.

Тому, кто верил не так сильно, ожидание это могло показаться мучительным, но Франциск, уверенный в том, что Господь, Который вдохновлял его, озаряет и Церковь, не усомнился. Он провел эти дни в Риме, ухаживая за больными в больнице Сан Антонио. Ничто так не утешает, не просвещает, не подготавливает к великим откровениям, как деятельное милосердие.

ПРИТЧА О ЦАРСКОЙ ЛЮБВИ

Собравшиеся на совет кардиналы не хотели принять новый Орден, в основном, по той причине, которую уже назвал епископ Гвидо — жизнь в братстве и проповедь несовместима с совершенной нищетой, которой не было ни в одном другом Ордене.

Но кардинал Джованни Колонна защитил святого Франциска таким неопровержимым доводом: «Я опасаюсь, как бы мы не прогневали Бога, отвергнув просьбу этого бедняка, ведь она основывается на Евангелии. Если вы говорите, что его устав противоречит общинному жизнеустройству, из этого следует, что для человека невозможно следовать Евангелию».

Тогда Иннокентий Ш призвал к себе святого Франциска и его одиннадцать братьев. Накануне, ночью, после напряженных, мучительных дум об участи христианства, ему приснилось, что Латеранский собор начал рушиться, к нему подбежал человек в нелепой одежде и поддержал его, подставив плечи, которые вдруг стали исполинскими. Но стоит ли верить снам? Однако первосвященник едва поверил своим глазам, когда, увидев изнуренное, излучавшее свет лицо бедняка из Умбрии, узнал этого человека.

А тем временем святой Франциск произнес в защиту своего идеала речь в форме притчи в присутствии папы и всех кардиналов. Хотя притчу для красноречивого нравоучения применял именно Иисус, никому до этого не приходило в голову рассказывать притчи папе; но святой Франциск, истинный поэт, был склонен воплощать мысль в живые картины. Он ощущал, как вдохновляет его Бог, и рассказывал:

— Однажды царь полюбил