Человек в чужой форме - Валерий Георгиевич Шарапов

стала куда меньше, и, стало быть, сократились эти факты, которые тоже действовали на нервы.

«Успокоительного бы вам, да побольше, или замуж», — думал он, оглядывая присутствующих.

И почему-то самой недовольной ему казалась именно Вера Вячеславовна. Возможно, он себе льстил или просто очень рад был ее видеть, соскучился, но лицо у нее, по-прежнему невыносимо красивое, казалось осунувшимся, бледным, похудевшим. Постукивая карандашом по столу и хмуря брови, она зло, без тени понимания, снисхождения, задавала краткие вопросы, суть которых сводилась к следующему: почему, если все так стало замечательно, до сих пор простои?

Оказывается, на фабрику приезжала делегация с комбината из другой области: походили, побеседовали, а потом и предложили соцдоговор на соревнование.

— Собрались, подписали, сфотографировались, а вы договор сам читали? — жестко спрашивала Вера Вячеславовна. — Нет, так я напомню: выполнить годовые задания не позже сентября и только первого сорта. Товарищи Маркова и Иванова, вы зачем на это согласились? Зачем, согласившись, потребовали себе по шестнадцать станков, если не справляетесь? К апрелю сулили выполнить полугодовое задание, дополнительно девять тысяч метров…

Девчонки, вчерашние школьницы, а ныне ударницы, Саша Маркова и Лена Иванова, дружно загалдели:

— И выполним!

— Износ, товарищ директор. Ведь бесперечь станки работали, а у них ресурс…

— Теперь вот рвется на машине ремень, сообщаешь помощнику мастера, а он ковыляет с этажа на этаж, ищет шорника.

— Так и получается…

Однако Вера была непреклонна:

— Телефоны вам, что ли, проводить?! Или мальчиков приставить для побегушек? Не берите повышенные обязательства, если не в состоянии осилить. Отдел труда! К вам вопрос: как считали?

«Ну, на этих напрыгивать смысла нет, сами кого хочешь того, задавят».

— Считали, как положено, товарищ директор, все акты обследования имеются. Хронометражисты подтверждают: товарищи Маркова и Иванова за одну смену способны совершать до полутора тысяч операций.

Пришла начальник отдела с документами, и каждый чих готова была подтвердить («Учись, товарищ Акимов», — высек сам себя Сергей):

— Вот, извольте видеть, к примеру: Маркова ликвидирует обрыв основной нити за двадцать три секунды при норме сорок, Иванова меняет челнок за три и четыре десятых секунды при нормативе пять. Все просчитано. Готовы товарищи Маркова и Иванова обслуживать по двенадцать-шестнадцать станков при норме шесть…

«Пора сваливать», — подумал Акимов и тихонько спросил у секретарши, чирикавшей в блокноте:

— Машенька, а где Кузнецов?

Та, не отрываясь от стенографирования, отозвалась:

— В цеху, Сергей Палыч.

— Чего это он в цеху, когда работники тут?

— Когда они в цеху, он тут. Товарищ Акимов, не отвлекайте!

Сергей прошел в цех. Там, само собой, работа продолжалась: ровный шум огромных машин, шорох тяжелых рулонов, на которые навивается ткань, красные флажки, которыми отмечены станки ударников. Станки большие, а люди маленькие, так что на первый взгляд никого и нет, происходит само по себе вечное движение.

И лишь присмотревшись, можно было разглядеть дирижеров этого процесса — девчат и женщин. Сосредоточенные, серьезные, они умудряются так вовремя подходить к станкам, как будто это они управляют временем и не они спешат поправить обрыв или, там, сменить початок, а машины послушно поджидают своих повелительниц.

В конце длинного зала маячили двое мужиков, прилаживая на стену какой-то аппарат. Одним из работяг оказался искомый инженер-полковник, неузнаваемый в робе и кепке. Впрочем, с инструментом и телефонным кабелем управлялся ловко.

— Здравия желаю, Максим Максимович.

— А, Сергей Палыч, здорово, — Кузнецов протянул согнутое запястье, — прости, руки грязные. Как, кстати, твоя клешня?

— Отлично. Я у вас в долгу.

— Оставь, глупо. Вот, видишь, последний цех телефонизируем.

— В стороночку попрошу, — второй работяга, хромой парень, помощник мастера, отодвинул Акимова в сторону и побрел, разматывая кабель.

— Помочь, Вася? — спросил Кузнецов.

— Управлюсь, — заверил тот.

— Солидно, — признал Акимов, оценив телефон. — Это к чему такое пойдет? Городской?

— Нет, конечно. Выведем в диспетчерскую, на пульт. Чтобы не бегать лишний раз, сообщит вон поммастера, он и просигнализирует. Ему и хромать недолго. Так по минуте и простои сокращаются… чего лишний раз суетиться?

— Да уж, суетиться вроде бы ни к чему, — повторил Акимов, не без изумления рассматривая аппарат, ни много ни мало бункерный телефон «Сименс». — Откуда это такую роскошь достали?

— Это-то? Да все оттуда же. Было больше, осталось немного, — небрежно отмахнулся он, — отличный агрегат, взрыво- и пылезащищенный. Умели, злодеи.

— И кабеля…

— И кабеля. Да, — спохватился Кузнецов, — ты ко мне, видать?

— А, да, — как бы тоже опомнился Сергей, — товарищ полковник, тут отношение пришло, по алиментам, с вашего бойца увээр, счетовода в части пока нет, командир посоветовал к вам… Ваша Галина Ивановна нужна, очень. В части, сказали, нет такой. Как быть?

— Кто сказал? — уточнил Кузнецов, тщательно, по пальцу, по суставам, протирая руки.

— Завгар, — сказал Акимов и понял, что в очередной раз сплоховал.

— Н-д-а-а-а, — протянул тот, с некоей укоризной, — откуда ж знать ему, Сергей Палыч? Он торчит себе в гараже и знать ничего не знает. А что за отношение?

Сергей, достав бумагу, показал. Кузнецов, сдвинув брови, изучил:

— Подлец Лапин. Добро. Я полковнику Константинеру передам, возьмет на контроль, нахлобучку организует. Не беспокойся, проработает, заставит и долг погасит, и в Кишинев отпишет: они на связи с тамошними. Об исполнении доложу тебе лично.

— То есть, получается, не работает там Галина-свет Ивановна, так, что ли? — спросил опер.

— Ах, эта. Трудилась она, не числилась, — рассеянно пояснил полковник. Тщательно вытерев руки, он бережно уложил в планшет лапинские документы, — без оформления… муж не разрешал, что ли, работать. А счетовод позарез был нужен.

— Платили ей или она из любви к военным?

Кузнецов глянул с укоризной:

— Греху брата своего посмеялись? Стыдно.

Акимов смутился.

— Конечно, платили ей. Как всегда, из собственного кармана командования.

— А теперь?

— Теперь не платят, ибо не работает. Пропала, с той самой поры, как мы с тобой познакомились, она и не появляется. Может, стыдно стало, может, боится. С утра как отправил ее на электричке, — он усмехнулся, — из ночного санатория, так и не видел.

— Максим Максимович! — крикнул Василий сверху. — Давайте!

Кузнецов снял шоколадную, тяжеленькую трубку, дернул рычаг книзу, произнес начальственно:

— Алло? Диспетчерская? Пару пива и раков. Прием.

Повесив трубку, удовлетворенно погладил аппарат:

— Машина типа зверь, кристальная чистота звука, слышно как за спиной. Давно пора ей нормальную диспетчерскую, чтобы работали люди, а не бегали по снабжению, может, и будет время подумать.

Спустился сияющий Василий, слетел как на крыльях:

— Ох и славно, а? — и крикнул куда-то в цех: — Товарищи! Телефон работает!

— Хватит вопить, Василий Саныч, — ответила женщина за ближайшим станком, продолжая колдовать на нитях основы, как будто на арфе играя, — что с влажностью, глянь, обрывы участились.

«Красиво, как