Партия для ловеласа - Вера Колочкова

— Нет, Ирочка, я не знаю. Ничего такого он не говорил. Я и сама ничего не понимаю…

— Ну как же? А зачем он тогда ключи именно вам отдал?

— Да не отдавал он их мне, Ирочка! Я и сама не понимаю, как они у меня в кармане оказались!

— Подбросил, что ли? Хм, как странно…

Вздохнув, Ирочка побрела обреченно в кабинет к рвущему и мечущему, раздраженному всеобщей расхлябанностью и вседозволенностью шефу, держа злосчастные ключи впереди себя за крохотный брелок двумя красивыми пальчиками с острыми ноготками. Вероника, будто испугавшись неприятных для нее объяснений, быстро выскочила за дверь — не любила она быть в чем-то виноватой и хоть каким-то образом причастной-примешанной. Не знает она, откуда в кармане ее шубы взялись эти дурацкие ключи! Зачем он их ей подбросил? И что этим хотел сказать? Вообще, все-таки ужасно противная это штука — недоумение по поводу чужих неожиданных поступков, когда накатывает тупая растерянность от чувства собственной из-за кого-то виноватости. Ну Стас, ну удружил! И так смутно-противно на душе от всего в ее жизни происходящего, теперь еще и его странные поступки надо как-то объяснять…

На улице она долго ловила такси, закрывая лицо воротником шубы и пряча голые ладони поглубже в рукава — перчатки ее так и остались лежать забытыми впопыхах на рабочем столе. И всю дорогу ее потом трясло, то ли от холода, то ли от обиды на Стаса, и зубы выдавали мелкую, звонкую, скорее нервную, а не от мороза дрожь. Пожилой таксист, взглянув на нее жалостливо, включил до отказа печку и даже сдачу попытался отдать честно, когда они наконец после всех вечерних пробок прибыли относительно благополучно в Востриков переулок.

— Верка, ты что? Что-то еще случилось из ряда вон, да? У тебя лицо такое синюшно-несчастное… — встретила ее, выскочив из своей комнаты, Катька. — Зайди ко мне, посиди, отдышись хоть немного. Подождет твоя Александра, ничего с ней не случится…

— Вероника! Это ты пришла, доченька? Иди, иди быстрее сюда! — послышался тут же властно-капризный голос матери из-за приоткрытой слегка двери ее комнаты, отчего Веронику тут же передернуло, как от температурного озноба.

Без сил, не снимая шубы, она опустилась на Катькин продавленный диван, подняла на нее больные, тревожные глаза:

— Кать, Стас куда-то пропал…

— Как это — пропал? Куда пропал?

— Да не знаю я! Утром мы вместе на работу приехали, все было как обычно. А потом он исчез. Никому вообще ничего не сказал и исчез. Ключи от машины мне в карман шубы подбросил…

— А ключи от твоей квартиры он у себя оставил, да? — ехидно и в то же время очень встревоженно спросила Катька.

— Ну да… Да, есть у него вторые ключи… А что? Ты думаешь…

— Ничего я не думаю, Верка. Я б поругала тебя, конечно, да что толку? На тебе после Александриных упражнений и так уже целого места нет. Ладно, будем надеяться, что все малой кровью обойдется… Твои-то ключи хоть на месте? Посмотри-ка…

Вероника лихорадочно порылась в сумочке, достала тоненькую связку ключей и покачала ими перед самым Катькиным носом. Катька помолчала, потом нерешительно пожала плечами и задумалась. Но словесного результата этих ее раздумий Вероника так и не дождалась, потому как пришлось им обеим одинаково испуганно вздрогнуть, а Веронике даже и подпрыгнуть слегка от истошно-возмущенного крика Александры Васильевны, будто прорезавшего пополам и без того небольшое пространство Катькиной комнаты:

— Вероника! Ты где? Сколько можно тебя ждать? Тебе что, совсем на меня наплевать? Ты сюда идешь, к матери, или к этой рыжей идиотке, в конце концов? У меня со вчерашнего вечера ни крошки во рту не было! Это же бесчеловечно, ты же все-таки дочь мне!

— Вот же врет, зараза какая! — возмущенно прошептала Катька, округлив глаза. — Я ей утром кучу еды на столике оставляла и даже яблоко терла. Она, главное, стрескала все за милую душу и с большим аппетитом, а теперь смотри-ка — не кормили ее…

— Да ладно, не обращай внимания, Кать. Я сейчас все сделаю, и она успокоится. Спасибо тебе.

Торопливо скинув ей на руки шубу, Вероника поспешила на материнский зов. Зайдя к ней, первым делом она опрометью бросилась открывать форточку — воздуху, как ей показалось, в комнате не было совсем. Его место занял слежавшийся плотными слоями запах нетерпеливо-капризного материнского ожидания, который тут же окутал ее со всех сторон, подкатил тошнотой к самому горлу, ударил в сердце безысходной тяжестью с трудом скрываемого давнего раздражения.

— Нет! Не смей открывать форточку, Вероника! Я же могу простыть! Для меня сейчас любая простуда губительна просто! Ты что, не понимаешь таких элементарных вещей?

— Да душно очень, мам…

— Нисколько не душно! Лучше сядь со мной рядом, нам надо поговорить…

— Мам, давай сегодня говорить не будем, а? Давай все сделаем побыстрее! Ну пожалуйста, мамочка… Мне очень, очень нужно попасть пораньше домой! — взмолилась, даже чуть взвыла отчаянно Вероника, подходя к кровати матери и понимая уже заранее, что мольбы ее не будут услышаны, что вовсе они не имеют здесь никакого такого смысла, кроме пустого сотрясания душного воздуха. Что долг дочерний под названием «душа в душу» здесь никто пока не отменял и что отдавать его все равно придется, как тут ни выкручивайся…

— Доченька, я вот о чем хочу с тобой поговорить… Да ты садись, садись, чего ты застыла передо мной как изваяние! И наклонись ко мне поближе… Вот так… Ты знаешь, Вероника, я совершенно не доверяю этой рыжей бестии, совершенно не хочу ее здесь, у себя, видеть каждый божий день! Она же когда-нибудь просто убьет меня или отравит чем-нибудь. Забери меня к себе, доченька, прошу тебя! Ну неужели твой муж такой жестокий человек, неужели он не позволит тебе побыть рядом со своей мамой? Это же просто бесчеловечно, Вероника. Не дать матери и дочери быть вместе…

— Мам, ну что ты говоришь такое… Ну при чем здесь Игорь… Да его сейчас и дома-то нет…

— А где, где он? — напряженно приподняла с подушки голову Александра Васильевна, плеснув Веронике в лицо хорошей порцией желчно-жгучего любопытства, такого едкого и сильного, что Веронике пришлось даже слегка отпрянуть. — Где, где он тогда, если не дома? Ты мне все, абсолютно все должна рассказать, Вероника. Ты не должна скрывать от своей мамы ничего, откройся мне, прошу тебя…

— Мам, да он… Он просто в командировке… В длительной… Его по работе отправили…

— Куда?

— На Север куда-то. Я толком и не знаю, мам…

— Ну как, как же ты не знаешь, Вероника? Он что, тебе ничего не сказал? А ты уверена, что это всего лишь командировка? Ты проверяла? Нет? О господи, Вероника! Горе мне с тобой!

— Мам, да он говорил, я просто забыла! Давай я тебе лучше памперс поменяю, а? По-моему, это уже срочно надо сделать… Ну пожалуйста…

— Нет, погоди! Что значит — ты забыла? Мне кажется, ты что-то очень важное скрываешь от меня, Вероника! Я это всем своим нутром чувствую! Я вся уже измучилась в неведении, доченька! Лежу здесь целый день и думаю, думаю о твоей жизни… Ты знаешь, это уже совершенно невыносимо! Расскажи мне все, пожалуйста! Я должна все, все о тебе знать! Иначе я просто умру…