Метаморфозы - Николай Кудрявец

— Папа, папа, где наша Муня? — раздался его тревожный голос.

Егор Кузьмич не ответил. Он подошел к сыну, положил тяжелую ладонь на плечи Егорки и, увлекая за собой, сказал ласковым голосом:

— Домой пошли, сынок…

Торопливо шагая, Егор Кузьмич о чем-то думал, опустив голову. Егорка бежал за отцом и оглядывался. Он ждал, что из-за кустов вот-вот покажется Муня, размахивая хвостом, подбежит к нему и лизнет руку, проверяя таким образом, нет ли там чего-нибудь для нее. И Егорка сжимал в кулачке слипшийся от пота кусочек хлебного мякиша, но Муни нигде не было.

Лес недоуменно смотрел на фигуры беглецов: широкую сгорбленную и маленькую прямую — и что-то шептал, понятное только ему. Наконец и он остался позади, показалась долгожданная хата.

Прошло несколько дней.

На стене отдыхало ружье, зловеще глядя в пол. Возле печи копошилась постоянно занятая мать, за столом сидел отец и что-то мастерил. Егорка стоял рядом. Он уже стал забывать прикосновения мягкой шерсти своего преданного друга. С его маленьких ладоней осторожно слизывал хлеб уже соседский Джек.

— Сходи, сынок, маме принеси несколько морковок, а то я совсем забыла, обед нужно приготовить, — попросила мать.

Егорка любил свою маму, но он боялся ходить в темный сарай с замысловатыми закутами, в одном из которых хранилась морковь. Он хотел отказаться, но, посмотрев на отца, понял — все равно придется идти.

Егорка вышел на крыльцо, постоял, почесал за ухом, как это делал отец, обдумывая предстоящее дело, и с неохотой направился к пристройке, ведущей в сарай. Подошел к порогу и как вкопанный остановился: прямо перед ним стояла Муня, виновато всматриваясь в лицо маленького хозяина.

Егорка бросился к своему другу. Муня съежилась, но, преодолев страх, боязливо положила голову в теплые ладони.

— Милая Муня… бедная… живая… живая, — шептал Егорка, боясь, как бы их не услышали. — Совсем живая… милая… Ты голодная… хорошая… сейчас… Я принесу… принесу, только морковку маме занесу, понимаешь? — задыхаясь от волнения, лепетал Егорка.

Не боясь больше темноты, он зажал в кулачки несколько морковок, взятых из кучи, аккуратно уложенной мамой, и побежал в избу.

— Мамочка, я возьму немножечко хлеба, с Джеком поиграю, — умоляюще попросил Егорка.

Занятая мать в знак согласия кивнула головою, и Егорка бросился в кладовую. Нащупал в потемках самодельный нож, открыл дверцу ящика, достал булку свежеиспеченного хлеба, отрезал ломоть, прижал к груди и бегом к сараю. На полпути остановился в нерешительности, схватил пустую миску, из которой кормились куры, и снова в кладовую. Поставил на пол миску, положил возле нее хлеб. Дотянулся до полки, обхватил обеими руками глиняный жбан с молоком, присел на корточки и налил молоко.

С зажатым под мышкой хлебом, с миской молока в руках Егорка осторожно пробрался к сараю. На счастье, никого поблизости не было, и только Муня ждала за порогом.

— На, хорошая моя, ешь, ешь… Не бойся… — приговаривал Егорка, ставя миску на пол и отщипывая в молоко кусочки хлеба. — Ешь, не бойся, ешь…

Боязливо сунув в миску голову, Муня осторожно и нерешительно, потом все смелее, давясь от голода, глотала молоко с хлебом. Изредка кидала торопливый взгляд на маленького хозяина, словно боялась, что от нее могут забрать это сокровище, но, чувствуя доброжелательность, с жадностью набрасывалась на еду.

Постепенно глаза Егорки привыкли к полутьме, и он стал замечать на лбу, вокруг глаз, под глазами маленькие лысинки — следы рикошетивших дробинок.

— Одна, две, три, четыре, пять… — неторопливо считал Егорка, дотрагиваясь пальцем до очередной ямочки, лишенной шерсти.

Больше пяти он считать еще не умел.

Два дня, полные забот о спасенном друге, пролетели незаметно. А на третий день Муня исчезла. Куда она подевалась, Егорка не знал.

Послесловие к рассказу

Редакция журнала отклонила рассказ, сославшись на заимствование сюжета из «Муму» И. С. Тургенева. Так как в рассказе практически без изменений описано реальное событие, а сюжет «Муму» уже стерся из моей памяти, решил возразить редактору, прекрасно понимая, что печататься в этом журнале мне уже заказано.

Глубокоуважаемый редактор Д-ль.

Долго думал, нужно ли вам писать, и все же решился ответить на рецензию от 25.09.1981, учитывая и то обстоятельство, что вы это любезно позволили.

Большое спасибо за рецензию и похвалу, но разрешите с вами не согласиться.

Вы говорите, что это «не моя тема». В художественном произведении содержание или тема не может быть «своей» или «чужой». И до Шекспира тысячу и один раз писали о любви, но произведение «Ромео и Джульетта» от этого не стало хуже. Осмелюсь думать, что вы просто не нашли времени внимательно прочесть «Муню».

Вы указываете, что даже кличка собаки позаимствована из рассказа Тургенева. Но это не заимствование. «Муня» — кличка реально существовавшей дворняжки, и автор не захотел ее изменять. Мне непонятно, при чем здесь «Муму», если в рассказе идет речь о взаимоотношениях собаки и ребенка.

Вы пишете, что не воспринимаете Егорку, «с милой непринужденностью» ведущего на расстрел свою собаку. Но, смею вас спросить, откуда ему, с его-то житейским опытом знать, что значит «застреливать»? Позже эмоциональная детская душа почувствует необычное поведение четвероногого друга, и Егорка с детской непосредственностью задаст прямой вопрос отцу: «А почему Муня боится нас?»

Вы проводите параллель между Егором Кузьмичом и Герасимом, при этом упрекаете автора: «Там у Герасима хотя бы чувства были…» А у Егора Кузьмича их не было? Егор Кузьмич — охотник, для него привычная работа убивать, но в данном случае он долго не решался лишать жизни никому ненужного пса. Судя по просьбам Егорки («пап, а пап? Ты возьмешь меня с собой застреливать Муню?»), разговор о том, что нужно избавиться от собаки, шел давно.

Заметив, что сын докапывается до сути, он в гневе и