Немножко иностранка - Виктория Токарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ивашова сидит возле Генки с победным видом.
Генка время от времени нервно оглядывается на Таню.
На сцене столик и два стула. За столиком сидит Агнесса, она – ведущая. Николай Озерников стоит у края сцены, заканчивает песню, аккомпанируя себе на гитаре.
– Дети, если есть вопросы, вы можете задать их нашему уважаемому гостю, – торжественно объявляет Агнесса.
Посыпались вопросы.
– У вас есть недостатки?
– Есть. Я всегда пою, – отвечает Николай.
– А какой человеческий недостаток нельзя прощать?
– Предательство.
– Кто ваш любимый поэт?
– Евгений Винокуров.
– Кто-нибудь знает такого поэта? – вопрошает Агнесса. – Кто знает, поднимите руку!
Ни одной руки.
Николай перекладывает гитару на столик. Читает стихи Винокурова:
Когда дергаешь ты за кольцо запасное
И не раскрывается парашют,
А там, под тобою, безбрежье лесное —
И ясно уже, что тебя не спасут,
И не за что больше уже зацепиться,
И нечего встретить уже на пути, —
Раскрой свои руки спокойно, как птица,
И, обхвативши просторы, лети.
И некуда пятиться, некогда спятить,
И выход один только, самый простой:
Стать в жизни впервые спокойным и падать
В обнимку с всемирною пустотой.
Пауза.
– О чем это произведение? – спрашивает Агнесса.
– О том, что надо проверить парашют, прежде чем прыгать! – крикнул Генка.
– О том, что не надо бояться смерти…
– О человеческом достоинстве.
– Стихи словами не расскажешь, на то они и стихи.
– А можно еще что-нибудь Винокурова?
Николай берет гитару.
– А вот песня на его стихи, – объявляет он. Поет:
В полях за Вислой сонной
Лежат в земле сырой
Сережка с Малой Бронной
И Витька с Моховой.
Взрослые подхватывают. И дети тоже. Не все, но многие знают эту прекрасную песню. Дальнобойщик Иван поет самозабвенно и громче всех.
Но помнит мир спасенный,
Мир вечный, мир живой,
Сережку с Малой Бронной
И Витьку с Моховой.
Генка встает со своего места и пересаживается к Тане Митрофановой. Таня не выражает никаких эмоций. Сидит с каменным лицом.
Ивашова проиграла, но не теряет достоинства. Она только что получила нравственный заряд.
Москва. Шереметьево.
Николай спускается с трапа самолета.
Выходит из здания аэропорта. Берет такси.
Темная Москва. Такси подъезжает к дому-башне на проспекте Вернадского.
Николай открывает ключом свою квартиру.
Навстречу ему выходит жена Лиля, холеная, ухоженная женщина.
– Ой! Приехал. А я тебя вчера ждала.
Лиля обнимает мужа.
– Ты голодный?
– Само собой.
– Борькина орава все сожрала. Поешь в кафе. Ладно?
Николай молчит.
– Ты знаешь, какая сейчас молодежь. Сплошная наркота. Пусть лучше у меня собираются. Борька будет на глазах. Мне так спокойнее.
Из-за закрытой двери доносятся звуки гитары и лошадиное ржание молодой компании.
В квартиру входит носатый юноша со скрипкой.
– Здравствуйте, – здоровается он.
– Это Миша, – представляет Лиля. – У него завтра конкурс. Решается вся его судьба. Он пятнадцать лет шел к этому дню. Миша, раздевайся, проходи прямо.
Миша раздевается. Проходит в гостиную, где стоит рояль.
– Какие пятнадцать лет? – не понимает Николай.
– Ну как? ЦМШ, консерватория. Он, бедняжка, так волнуется, ни с кем не может играть, только со мной. Ты посиди на кухне. Хорошо?
Николай проходит на кухню. Курит. Просматривает газету.
По квартире плывут звуки скрипки.
Появляется Лиля.
– Извини, я надымил, – говорит Николай.
– Это пустяки. Не в этом дело.
– А в чем дело?
– Мише все время кажется, что он мешает.
– Правильно кажется.
– Он не может сосредоточиться. У него тонкая организация музыканта. Очень хороший, воспитанный мальчик…
– Ты скоро закончишь? – спрашивает Николай.
– Ну, часа через три точно.
– А мне куда деваться?
– Сходи в кино. Погуляй, в конце концов. Ты совершенно не двигаешься…
Вечерняя Москва.
Кафе-стекляшка.
Озерников сидит за столом и ест пельмени. Они довольно крупные и голубые. Народу не много. Вокруг люди среднего достатка, мягко говоря: небритые лица, кроличьи шапки. Пожилая уборщица вытирает стол вонючей тряпкой.
– Тебя что, дома не кормят? – спрашивает уборщица.
– Не всегда, – отвечает Николай.
– Пьешь?
– Не всегда.
– А зарплату отдаешь?
– Не всегда.
– Тогда понятно…
Николай сидит на скамейке в парке. Дышит воздухом. Ему быстро надоедает дышать.
Зашел в телефонную будку. Набирает нужный номер.
– Я знала, что ты позвонишь, – отзывается Тамара.
– Откуда ты знала?
– Чувствовала.
– Ты вот что… Мне надо пропасть на какое-то время. Ты не жди. Уходи к Сикорскому. Какой смысл тебе сидеть без работы?
– Я не пойду к Сикорскому.
– Почему?
– Он блеет как козел.
– А я не козел?
– Ты – Моцарт.
– Спасибо, Тамара…
– За что? – не понимает Тамара.
– У меня низкая самооценка. Я себе цену знаю. А твое отношение держит меня на поверхности. Не дает опуститься.
– Люди с высокой самооценкой всегда довольны собой. Они останавливаются, как стоячая вода, и воняют. Возле них неприятно находиться. А люди с низкой самооценкой стремятся куда-то и журчат, как горные ручьи.
В будку постучали.
– Я больше не могу говорить, Тамара.
– Исчезай и воскресни. Я буду тебя ждать! – кричит Тамара.
Молодой парень стучит монетой в стекло громко и требовательно. Николай выходит.