Дневник из преисподней - Ирина Гордеева

Старый Мастер не знал того, что знал милорд. Я очень устала и хотела покоя, а не борьбы — ни с собой, ни с этим миром, ни с милордом. Магистр мог дать его мне, он мог освободить меня от той ответственности, что не давала ощущения свободы моей темной стороне, прятавшейся так далеко, что я сама сомневалась в ее существовании. Но где-то в глубине души я знала, что мое второе «я» способно утащить меня на дно этой бездны в любой момент. Достаточно лишь обрести немного силы и воли.

Осознав в свое время, что являюсь личностью, я ощутила, как во мне обретает жизнь маленький дракон, способный на все. Он спал все эти годы и я делала все для того, чтобы его положение не изменилось, и никто об этом не догадывался. Магистр разглядел его во мне и слепое отрицание его существования не могло изменить того факта, что дракон способен проснуться и уничтожить все доброе и хорошее во мне. Пусть даже мое упрямство и порождало искреннее нежелание признавать очевидные факты.

Мой разум и сердце убеждали меня, что душа моя чиста и мои поступки должны быть достойными звания человека, рожденного свободным и способного любить. И я всегда поступала правильно или старалась поступать правильно. Но только я знала, как часто мои поступки противоречили моим желаниям. И теперь это знал и милорд…

Звонок колокольчика у входной двери прервал нас и Мастер вздрогнул, словно его неожиданно вырвали из привычной атмосферы тишины и покоя, доставлявших ему удовольствие. Он встал и молча направился к лестнице, все еще находясь под впечатлением нашей беседы. Не зная, что делать, я последовала за ним.

Грэм уже открыл дверь и я увидела силуэт вошедшего человека, чье лицо скрывал полусумрак, похожий на туман. Он легкими тенями падал на него, создавая атмосферу таинственности, столь притягательную и волнующую, что мои щеки заалели от прихлынувшей крови, а кончики пальцев охватила дрожь. Я видела, как человек разделся, небрежно уронив плащ на руки Грэма, и его жест поразил меня, потому что уже был знаком мне, и смущение охватило мой разум, а ноги отказались повиноваться.

Он подошел ко мне и окружавшие его тени шарахнулись прочь, словно испуганные птицы с огромными крыльями, нарушив атмосферу тайны, и открыв мне его лицо. На краткий миг я ощутила испуг, тут же сменившийся удивлением, и это, по всей видимости, отразилось на моем лице, потому что он остановился в нерешительности, словно не знал, что ему делать — обнять меня или осторожно обойти стороной.

Принц Дэниэль был очень похож на Магистра и меня это поразило. Но его глаза, смотревшие на меня немного вопросительно и смущенно, улыбались и искрились яркими точками света, живущего в них. Они были добрыми и живыми, и это совершенно убивало его сходство с падшим ангелом. Прежде, чем разум понял, что я произнесла, мои губы прошептали:

— Вы так похожи на Магистра…

Он улыбнулся в ответ и проговорил:

— Разве Мастер не сообщил вам? И вы совершенно правы. Мы с братом очень похожи. Внешне, по крайней мере.

Его слова смутили меня еще больше и совершенно нелогично я произнесла:

— Я не это имела в виду. Я хотела сказать, что вы разные. Совсем разные.

Он снова улыбнулся и радостно сообщил:

— Это самый приятный комплимент, который я услышал за последние десять лет!

И мы оба неожиданно для себя одновременно рассмеялись.

Смех — это самое замечательное, что есть у человека! Он рассеивает вражду и неприязнь, смягчает острые углы, радует сердце и веселит душу. Он объединяет и скрепляет первое знакомство, придавая ему легкость и непринужденность в общении.

Мы смеялись и никогда еще мне не было так хорошо от смеха. Даже Учитель не выдержал и улыбнулся, проговорив при этом, что мы совсем еще дети, и насколько несправедливо требовать от нас слишком многого.

Первые минуты нашего знакомства стали решающими во всей последующей жизни в мире принца Дэниэля, потому что самое первое впечатление о нем вдруг согрело мое полумертвое сердце. Его улыбка не оставила равнодушной пустоту внутри меня и я неосознанно потянулась к принцу, ощущая инстинктивное доверие. Как и милорд, Дэниэль излучал неимоверную силу, но она освещала мое израненное сердце, а не пыталась его поглотить.

Тот вечер был одним из самых прекрасных вечеров в моей жизни. У меня появились друзья, которых никогда не было в моем мире; свой дом, в котором я чувствовала себя в безопасности; свои приключения и даже враги. Я совершенно не задумывалась над тем, что ждет впереди, и не пыталась понять всю меру ответственности, возложенную на меня. Я лишь ощутила, как боль, когда-то заморозившая меня, вдруг покинула тело, а тепло от улыбки Дэниэля растопило лед, защищающий мое сердце.

Принц Дэниэль отказался ужинать, но соорудил себе огромный бутерброд и присоединился ко мне и Мастеру в нашем ночном бдении возле камина. Грэм принес чай, пахнущий мятой и апельсином, и мы пили его, глядя на огонь и слушая Дэниэля, делившегося новостями прошедшего дня. В какой-то момент его голос стал уносить меня в страну снов, и заметив это, Дэниэль просто нагнулся и поднял меня на руки, как ребенка, а затем отнес в спальную комнату. И я уснула прежде, чем моя голова достигла подушек.

Вспоминая первый день нашего знакомства, я вновь поддаюсь многим чувствам, объяснить которые очень сложно. Дэниэль легко и быстро завладел моими симпатиями, преданностью, дружеским расположением, словно давно и хорошо меня знал. Но было ли это правильным с учетом того, что различие наших миров означало и абсолютное несоответствие друг другу законов, по которым мы жили, и которыми руководствовались? Даже со временем, все больше и больше понимая его, я не могла избавиться от ощущения, насколько сильно он отличается от меня. Как правитель, он был безусловно предан своему народу. Как друг, он готов был пожертвовать всем ради меня и полагал само собой разумеющимся, что никакие сомнения не изменят этой жертвы. Но такой же жертвы он ожидал от меня в полной уверенности, что и я не испытываю сомнений.

В нем горел огонь, который во мне лишь тлел, но его отношение ко мне было отношением равного, а не старшего по должности или званию. Принц Дэниэль был человеком, рожденным спасать и защищать свою страну и свой народ, и его любовь к людям было более совершенной, чем моя. Он говорил: «Мой народ», а для меня они были простыми людьми. И