Рукопись, которой не было. Евгения Каннегисер – леди Пайерлс - Михаил Шифман

Виза пришла в середине мая, и на следующий день я купила билет домой, в Ленинград. На вокзале меня встретили и мама в слезах, и Исай. Было необычно тепло, солнечно и ветрено. Начинались белые ночи. Когда мы приехали домой, мама сказала, что не выпустит меня за двери, будет все время обнимать. Милые мои…

Вечером 27-го Амбарц с женой Верой (к этому времени он успел жениться), Аббат и Димус ввалились в квартиру, чтобы посмотреть на меня. Много радости, много вина! Амбарц похудел и отрастил волосы в виде вороньего гнезда. Его жена – полная веселая девушка. Аббат был угрюм и даже подавлен. «Что случилось?» – спросила я. «Разругался с Френкелем, который был против выдвижения Дау и Гамова в Академию, – ответил Аббат, – к черту всех!» Мы так кричали, что у мамы разболелась голова. Оксану, жену Димуса, нельзя было узнать. После родов выяснилось, что у нее туберкулез во второй стадии.

Из Ленинграда в Цюрих, 1 июня 1932 г.

Женя – Рудольфу:

В сентябре 1932-го мы покинули уже привычный мне Цюрих. Руди, которого все больше тянуло в зарождающуюся ядерную физику, решил разделить стипендию на две части: полгода в Риме, у Ферми, и полгода в Кембридже, в самом престижном университете Англии. Энрико Ферми был признанным лидером в этой области, одновременно и экспериментатором, и теоретиком. Тогда такое еще встречалось, но исключительно редко.

Короткий отпуск мы провели, бродя по горным тропам в Пиренеях, иногда присоединяясь к контрабандистам, переправлявшим сигареты из Испании во Францию. На несколько дней остановились в уютном отеле в Тарасконе, знаменитом своим Тартареном. После очередного пересечения границы, оказавшись на французской стороне, мы сели на поезд и поехали в Берлин к родителям Руди.

Ситуация в Германии была тяжелой: высокий уровень безработицы, вспышки насилия между сторонниками Гитлера и коммунистами. Политические убийства стали чуть ли не рутинными. Нас поразило возросшее число штурмовиков на улицах. Несмотря ни на что, отец Руди пытался уверить нас, что все нормально, бояться нечего. Несколько лет спустя он признался Руди: «Как я жалею, что не внял голосу разума, как я был глуп! Ведь тогда еще было легко уехать, и мои сбережения не пропали бы».

Помимо Ферми у нас была еще одна причина выбрать Рим. И Руди и я хотели посмотреть своими глазами, какова жизнь при Муссолини. В начале октября мы приехали в Рим и быстро нашли комнату в приятном пансионе, хозяйкой которого была пожилая итальянка из Египта! Когда у двери нас встретила служанка, Руди уставился на нее просто неприлично. «Как будто Мадонна сошла с картины Перуджино», – сказал он. Мы оказались единственными неитальянцами.

Муссолини был повсюду. Как-то в воскресенье мы пошли прогуляться вокруг виллы Боргезе. Весь парк был оцеплен. Нам сказали, что после обеда в нем будет выступать дуче и поэтому посторонним вход воспрещен. «Сюда привезут специальных людей», – пояснил охранник.

Агенты секретной службы, одетые совершенно одинаково, присутствовали всюду, где мог бы оказаться Муссолини: от палаццо Венеция, где он работал, до балконов на улицах, по которым иногда проезжал. Служанка в нашем пансионе сказала мне, что видела их даже в канализационных люках. Любой сеанс в кино начинался с новостей, озаглавленных «Достижения режима Муссолини». Там показывали великие стройки, новые мосты и т. д. Когда в наших блужданиях по городу наталкивались на особо уродливые современные здания, мы понимающе переглядывались и шептали друг другу: «Достижения режима…» Руди не прекращал поиски работы и поэтому часто уезжал на два-три дня, чтобы сделать доклад на какой-нибудь конференции в Германии или Швейцарии. Я уже достаточно освоилась. Оставаться одной мне уже было не страшно, хотя и грустно!

Из Рима в Лейпциг, 9 февраля 1933 г.

Женя – Рудольфу:

Вскоре у нас появились новые друзья: Энрико и Лаура Ферми, Этторе Майорана, Жан-Карло Вик и Франко Разетти. Жан-Карло не скрывал антипатии к Муссолини и всему с ним связанному (антипатии – это я мягко). Остальные старались не выказывать своих чувств на публике. Ферми согласился стать членом Королевской академии Италии, созданной дуче. Он руководил большой экспериментальной группой в Римском университете, ему нужны были деньги для экспериментов по облучению ядер нейтронами. Друзья звали Ферми папой, имея в виду параллель с главой Ватикана. Когда в 1938 году Энрико Ферми присудили Нобелевскую премию по физике, ему разрешили поехать в Стокгольм на церемонию вручения вместе с семьей. После этой церемонии Ферми с Лаурой и детьми уже не вернулись в Италию. С ними мы еще ближе сошлись в Лос-Аламосе, где квартира семейства Ферми оказалась прямо над нашей.