Стрелок. Несостоявшийся граф - Иван Оченков

– Вот, извольте видеть, вашескородие, – зачастил он. – Пропадаем без пригляду и доброго слова, а также тепла…

Насчет последнего тип явно не врал. В продуваемом всеми ветрами помещении, которое язык не поворачивался назвать палатой, было, мягко говоря, свежо. Печку, судя по всему, топили лишь раз в сутки, и это время еще не наступило, а потому страждущие кутались кто во что горазд.

– Годи, – грубо прервал его фельдшер. – Их благородию не до тебя!

– Семушка, ты как? – наклонился к мальчишке Будищев.

– Хорошо, – едва шевеля губами, прошептал тот и вымученно улыбнулся.

– Я вижу, – хмыкнул подпоручик.

– Я за им ухаживаю, – снова влез сосед, с преданным видом заглядывая в глаза моряку.

При этих словах парнишка немного поморщился, как будто упоминания о заботе были ему неприятны.

– Значит так, – решительно заявил Будищев. – Мальчика я забираю.

– Как прикажете, – с готовностью кивнул отставник. – Я сейчас кликну кого поздоровее, чтобы, значит, донесли до санок.

– Чего же кликать, когда я тут уже! – воскликнул тип, в порыве усердия намереваясь сграбастать Семена и поволочь, куда прикажут.

– Отвали, – отпихнул его Дмитрий и подхватил лежащего Семку на руки.

Широко шагая, он бережно нес свою ношу посреди увечных, убогих, завшивленных пациентов, провожающих их безучастными взглядами, в которых читалась полная безнадега. Неугомонный сосед и, не подумав отстать, бежал следом, придерживая одну из ног мальчика и попутно покрикивая на прочих обитателей, посторонитесь, мол, сукины дети!

– Осторожнее, ваше благородие, – счел своим долгом предупредить фельдшер. – Насекомые могут быть.

– Боишься казенных блох не досчитаться?

– Никак нет, – не удержался от ухмылки старый служака, – тут этого добра с избытком.

Извозчик, завидя столь странную процессию, встрепенулся и помог укладывать больного, прикрыв его меховой полостью. Будищев пристроился рядом, фельдшер вытянулся, отдавая честь, а мутный тип, в чаянии вознаграждения, упорно лез на глаза, придав лицу просящее выражение.

– Возьми, любезный, – протянул служителю полтинник Дмитрий. – Следи за больными, люди все же, а не собаки!

– Благодарствую, – с достоинством принял тот монету.

– А мне? – едва не взвыл сосед, внезапно осознав, что его игнорируют.

– Будь добр, дай ему по роже, я верну при случае, – поморщился подпоручик и повелительно бросил вознице: – Трогай!

– Это со всем нашим удовольствием!

* * *

По-хорошему Семена следовало отвезти в больницу, благо в Петербурге в них не было недостатка, но Будищев решил иначе и направился прямиком к Студитскому, недавно прибывшему в Петербург.

Доктор, как и большинство людей его профессии, снимал большую квартиру, чтобы иметь возможность принимать пациентов. Во всяком случае, швейцар появлению офицера с мальчиком на руках совсем не удивился, даже помог им подняться по лестнице. Имевшая неосторожность открыть дверь служанка была бесцеремонно отодвинута в сторону и еле успела пискнуть что-то вроде «смотровая там».

– Что здесь происходит? – удивленно спросил вышедший на шум хозяин.

– И вам здравствуйте, Владимир Андреевич, – широко, во все тридцать два зуба улыбнулся моряк. – Мы тут немного приболели!

– Добрый день, – машинально отозвался врач, никак не ожидавший, что его практика начнется так скоро, после чего принялся за осмотр.

– Ну-с, молодой человек, как вы себя чувствуете? – наклонился над нежданным пациентом Студитский.

– Голова кружится, – жалобно отозвался тот.

– Сними рубашку, я тебя послушаю.

– Хорошо… ох!

– Рука болит?

– Да.

– А так?

– Ой-ей-ей!

– А синяки откуда?

– Да так…

– Один придурок руки распустил, – хмуро пояснил подпоручик.

– Понятно. Кто вам этот мальчик, если не секрет?

– Ученик.

– Вот даже как? – высоко поднял брови врач, продолжая работу.

– Что с ним? – нетерпеливо спросил Будищев, когда тот закончил.

– Пока не могу сказать ничего определенного, – с непроницаемым лицом отозвался тот. – Можешь одеться, дружок.

– Что, все так плохо? – хмуро спросил Дмитрий, когда они остались одни.

– Ну не то чтобы совсем плохо, однако приятного мало. Давно это случилось?

– Вчера.

– Почему не обратились к врачу?

– Как раз обратились. Только меня под рукой не было, и Семку отвезли в какую-то дыру на теле мироздания. Врачей нет, ухода нет, про кормежку просто молчу. Вонь страшная, а по углам столько пенициллина выросло, триппер залечить можно.

– Что, простите?

– Я говорю, плесень кругом, несмотря на зиму.

– Нет, я про триппер. Вы знаете, что он неизлечим? И при чем тут плесень?

– Не обращайте внимания, Владимир Андреевич, вы же знаете, я иногда всякую хрень несу. Скажите лучше, что с мальчиком? У него-то все излечимо?

– Того заболевания, что вы походя упомянули, слава богу, нет. Переломов, насколько я понимаю, тоже. Остальное поправим. Сотрясение мозга это не смертельно, хотя и чревато последствиями. Нужен покой, хорошее питание и соответствующий уход. Вы сможете это обеспечить?

– Да. Он будет жить у меня.

– Ну и превосходно. Сейчас я напишу рецепт.

Договорив, Студитский сел за стол и набросал несколько строк на небольшом листке. Присыпав свежие чернила песком, подождал, когда они высохнут, после чего стряхнул остатки в корзину для бумаг.

– Готово, – с удовлетворением кивнул он и хотел было протянуть бумагу Будищеву, но остановился на полпути.

– Что-то не так?

– Дмитрий Николаевич, – пытливо вглядываясь в глаза Будищева, начал врач, – вы, когда говорили про лечение гонореи, имели в виду случайно не плесень из рода penicillium?

– Понятия не имею, о чем вы, – пожал плечами подпоручик, но заметив недоверчивый взгляд врача, неожиданно сам для себя добавил: – Могу сказать лишь, что это средство уничтожает все болезнетворные микробы в ранах. Но как и из чего его получать… вообще не в курсе.

– Ну, конечно, – скептически покачал головой врач. – Как и про ту засаду. Впрочем, не хотите говорить, не надо. Теперь отправляйтесь домой. Через три дня я вас навещу, а если состояние ухудшится, то дайте знать, приеду немедленно.

– Благодарю, Владимир Андреевич. Сколько я вам должен?

– Я еще не начал практиковать, так что этот визит не будет стоить вам ничего. И уберите ваш бумажник, а не то я обижусь. В конце концов, мы с вами немало пережили во время последнего похода.