Оуэн & Хаати. Мальчик и его преданный пес - Венди Хоулден

Оуэн хорошо успевал по математике, литературе и рисованию. Хорошие отметки были у мальчика также по чтению и французскому языку. И в классе, и за его стенами он сумел со многими наладить дружеские отношения и у всех находил поддержку и желание помочь.

Две социальные работницы, приставленные к мальчику, мисс О’Хаган и миссис Хэйуорд, издержки по оплате услуг которых распределили между собой местные власти и школьное руководство, по очереди помогали Оуэну в том, с чем он не мог справиться сам: водили его в туалет, доставали ему вещи, до которых ему было не дотянуться. Уилл предостерег их не огораживать Оуэна от трудностей – мальчик должен был и дальше учиться быть независимым.

Сам Уилл закончил в свое время школу англиканской церкви и сначала хотел, чтобы его сын учился в такой же. Но ближайшая из таких школ не была приспособлена для детей на колясках и грозила стать «логистическим кошмаром» для Оуэна. В этом смысле его новая школа подходила больше, и с самого начала ее персонал прилагал все усилия, чтобы поддержать Оуэна. Уже через несколько дней его родные убедились в верности своего решения. Они всегда подчеркивали, что Оуэн – совершенно нормальный ребенок, если не считать его мышечных спазмов. И для них всегда было важно, чтобы к нему относились так же, как к любому другому маленькому мальчику. Благодаря людям, помогающим ему справиться с определенными проблемами, и новой электрической коляске Оуэн смог держаться наравне с остальными учениками класса.

И, как и любой маленький мальчик, он должен был вести себя хорошо, делать домашние задания, кушать свои овощи и не засиживаться в школе допоздна за компьютерными играми.

Даже добродушному Хаати приходилось временами делать выговоры. Хотя пес любил людей, не чурался посторонних и держался на высоте на всех многолюдных мероприятиях, память его предков – сторожевых анатолийских овчарок – побуждала его лаять на всякого, кто проходил мимо их дома, особенно когда он сидел, вжавшись носом в оконное стекло, в ожидании Оуэна. Инстинкт диктовал Хаати защищать свою семью и для острастки потявкивать на других собак, особенно возбужденных или агрессивных (а значит, представлявших угрозу, как он полагал).

А поскольку его лай был громким, как сирена, этого обычно бывало достаточно, чтобы отпугнуть подозрительных четвероногих (и их владельцев).

Колин сначала тревожилась из-за лая Хаати, но потом одна заводчица анатолийских карабашей на выставке Крафтс разубедила ее. Она сказала, что популярность Хаати идет только на пользу его породе, которую власти грозили включить в список опасных – из-за их выраженных сторожевых наклонностей собак. Заводчица надеялась, что мягкий, благодушный нрав Хаати, признанный всеми знакомыми с ним людьми, поможет спасти подпорченную репутацию анатолийских карабашей.

Сдержанность и спокойствие, которые Хаати обычно выказывал людям (кроме тех, что проходили мимо дома), убедили Уилла и Колин в одном: невзирая на то что пропавшего пса никто не искал, он наверняка познал в своей юной жизни любовь и внимание человека. Тот факт, что ему явно была ведома человеческая доброта и забота, натолкнул Колин на мысль: первые недели своей жизни Хаати, скорее всего, провел в таком месте, где его очень сильно любили – особенно дети. Недаром он так хорошо относился ко всем малышам! Но потом, видно, что-то случилось – может быть, он вырос слишком большим или стал слишком шумливым, либо затратным для содержания. И его отдали в другие руки. А может, украли? К сожалению, в конечном итоге он оказался у человека, который обошелся с ним крайне жестоко и бросил на железнодорожных путях. Впрочем, мысли о мщении Колин и Уиллу претили. «Я верю в карму, – поясняла Колин, – и, обретя Хаати, только укрепилась в своей вере. С каждым, кто помогает ему, происходит что-то хорошее. Включая нас. И я только надеюсь, что тот, кто сотворил с ним такое, увидит, как много человеческих жизней изменил к лучшему этот пес. Пес, которого человек пытался убить, сейчас живет замечательной жизнью и приносит радость и удовольствие другим людям, особенно мальчику Оуэну. Возможно, тот плохой человек планировал уничтожить эту жизнь, но его план с треском провалился».

Благодаря жизнерадостности Хаати вся семья сконцентрировалась только на позитиве. Уилл и Колин быстро сообразили: если бы с анатолийским карабашем не обошлись так жестоко, он никогда бы не встретился с Оуэном. И у мальчика и его трехногого пса не появилось бы шанса спасти друг друга. Теперь же, благодаря Хаати, они смогли изменить отношение других людей к Оуэну, его редкому заболеванию, как, впрочем, и к проблемам всех людей и животных с ограниченными возможностями в целом. Перемена, происшедшая с Оуэном после появления приемыша, воспринималась всеми его родными, как настоящее чудо. И они оказались достаточно благоразумными, чтобы не приписывать себе чужие заслуги. Наоборот, они стали стараться, по мере сил, изменить жизнь к лучшему и других людей, активно участвуя в различных благотворительных акциях (конечно, ради Оуэна тоже) и тренируя Хаати для пет-терапии, или «лечения людей при помощи животных».

Обучение Хаати для пет-терапии (а в Великобритании для этой цели используется пять тысяч животных) началось, когда ему было всего несколько месяцев. После оценки его здоровья, нрава и пригодности, Колин обучила его нескольким базовым командам, например «Сидеть!». Она также объяснила Хаати, как вежливо брать из чужих рук лакомства и разные вещи. И то, и другое Хаати легко и быстро усвоил. Тогда Колин стала вырабатывать у него невозмутимую реакцию на громкие звуки: в непосредственной близости от приемыша она лопала воздушные шарики, бросала на пол тяжелые предметы, звенела колокольчиками, добиваясь того, что пес воспринимал такие шумы спокойно. Пес ни разу не выказал раздражения и реагировал на ее потуги вывести его из себя со своим обычным благодушием.

Благодаря частому участию в различных благотворительных мероприятиях и собачьих выставках, а также неуклонно растущему числу почитателей Хаати в фейсбуке и твиттере, семья вскоре начала получать запросы от больных или физически неполноценных людей с надеждой на помощь Хаати. Одна женщина, познакомившаяся с ним на выставке Крафтс, была очень плоха и все время лежала в инвалидном кресле. Но когда она увидела Хаати, на ее лице появилась улыбка, «способная озарить Лондон».

А девочка из Саутгемптона, влюбившаяся в Хаати на одной из собачьих выставок, стала следить за сообщениями о нем в фейсбуке. Чуть позже Колин узнала, что ее кладут в больницу на операцию, и попросила родителей девчушки разрешить ей навестить ее вместе с Хаати. Те с радостью дали согласие.

Чтобы Хаати разрешили доступ в больницы и уход на дому, его нужно было еще официально зарегистрировать, как собаку, пригодную для пет-терапии, и оформить страховой полис ответственности перед потенциальными клиентами. Такая система призвана гарантировать предоставление пациенту подходящей (по величине и нраву) собаки в подходящих для пет-терапии условиях. Но, горя желанием поднять настроение больной девочки, Колин повезла Хаати в больницу, чтобы девочка смогла увидеть любимого пса хотя бы из окна своей палаты. Едва Колин встала с Хаати у входа в больницу, как рядом столпилось множество людей, желающих его поприветствовать, погладить и потискать. В этот момент из окна выглянула медсестра. Увидев, что происходит, она сказала отцу больной девочки, что Колин может привести Хаати в палату. Колин сделала глубокий вдох и обратилась к карабашу: «Ну, что ж, дружище, давай посмотрим, как ты справишься!» Полы в больнице были начищены до блеска, но пес спокойно дошел до палаты, а, зайдя в нее, направился прямиком к кровати девочки и осторожно потерся носом о ее руку – точь-в-точь, как он сделал при знакомстве с Оуэном. Девочка чуть не выпрыгнула из постели от радости (родители едва смогли ее удержать). Колин подарила ей ожерелье с бабочками и туалетную воду, а через несколько дней с удовлетворением услышала от ее родителей, что девочка перенесла операцию чудесно, быстро восстановилась и уже выписывается домой. На Хаати приходили посмотреть и другие детишки в отделении; в их числе был маленький мальчик, который с трудом поднимал свою головку, но всегда широко улыбался при виде пушистого трехногого пса.