Сергей Орлов. Воспоминания современников. Неопубликованное - Сергей Владимирович Михалков

И вот, с тех пор уверовавший в мои драматургические способности, Сергей предлагал мне писать вместе с ним сценарий:

— Давай, это же вещь! Я песни напишу. И насчет танка все могу.

Он, конечно, мог не только «насчет танка». Но, к тому времени набив достаточно шишек с постановками пьес и зная, что такое «пробить» сценарий, да к тому же всерьез занятый прозой, я отказался от заманчивого предложения поработать с Орловым.

Наверное, и к добру для него. Соавтора Сергей нашел в своем друге Дудине. Никогда прежде не писавшие ни пьес, ни сценариев, они отлично справились с этой работой. В результате их совместного труда и усилий студии «Ленфильм» на экраны вышел волнующий фильм «Жаворонок», основой которого явилась легенда о пленных танкистах. Двумя десятками лет отдаленная от войны, картина явилась гордой песней не знающему предела мужеству советских людей, фильм стал гимном миру и проклятьем войне.

Песен для него авторам писать не пришлось. В эпиграфе-прологе к «Жаворонку» звучали положенные на музыку уже знаменитые стихи «Его зарыли в шар земной…».

В шестидесятых годах творчество Сергея Орлова обрело значительный вес. Его поэзия получила широкое признание.

В то время во главе ленинградских литераторов стоял поэт первого славного поколения советских художников слова Александр Андреевич Прокофьев. Он высоко оценивал стихотворный дар Орлова, активно содействовал приему Сергея в Союз писателей, поддерживал его первые шаги в печати. Обладавший поразительной памятью, Александр Андреевич знал наизусть немало поэтических строф Орлова и при случае читал их вслух.

Интересно было наблюдать, когда они встречались в обстановке, способствовавшей доверительному разговору. Они отлично понимали друг друга. В оценках припоминаемых стихов обычно не расходились. Глубоко преданные теме русского человека на российской земле, душевно любящие Родину, но при том остающиеся стойкими интернационалистами, они знали цену подлинному стихотворному слову. Смотришь на них со стороны и видишь; разговаривают с хитринкой. Каждый будто старается выведать нечто ему еще неизвестное в таланте другого. Так, наверно, исстари вели беседы истинные умельцы своего дела. Старый, дорожащий секретами своего мастерства и вовсе не готовый их передать каждому, кто того захочет, и молодой, уже примеченный стариком, а может быть, и способный его в чем-то и превзойти.

Летом 1964 года мы с Орловым семьями жили в деревне Мерево, близ города Луги. Наши жены Вела и Галя дружили. Мои дочери, обе первокурсницы, и еще не окончивший школу Вова Орлов проводили время компанией, отделившись от «стариков», которыми они нас считали. Младший Орлов гонял на мотоцикле, к ужасу обеих матерей, усаживая за своей спиной то одну, то другую из наших дочек. Он был своим среди деревенских парней, поскольку Орловы проводили в Мереве не один год. Сергею нравилось, что сын его растет не комнатным, книжным юношей. Может быть, в нем он хотел видеть свою юность и верить в то, что и этот парень не дрогнет, если в жизни его наступит решительный час.

Однажды мы сидели с Серегой в домике, который снимали Орловы. Было включено радио. Диктор объявил, что сейчас выступит Михаил Светлов. Слабым голосом, но как всегда вдохновенно, тот прочитал свою неувядаемую «Гренаду».

Мы долго молчали. Затем Сергей сказал:

— Правильно, что дали старику выступить. Последняя, наверное, запись…

К Орлову Светлов относился с нежностью. Иначе, как Сережей, его не называл, и тот платил ему привязанностью.

Увы, предчувствия Сергея не обманули. Осенью Светлова не стало, и та запись его голоса действительно была последней.

Еще задолго до того, как Сергей переехал в Москву, между нами произошла размолвка. Собственно, не было ничего и похожего на ссору. Не было объяснений. Но отношения сделались сухими. Прежние простота и дружелюбие из них куда-то ушли. Так сложилось — мы стали по-разному оценивать происходящее в нашей писательской среде Ленинграда. Случалось, что кидали друг другу и едкие обвинения в пристрастности к отдельным явлениям. Но так, больше из желания уязвить один другого. И вдруг Сергей позвонил мне и сказал:

— Слушай, знаешь что… Зря мы все это. Вот тут и Велка говорит… В общем, если мы, свои-то ребята, станем друг против друга… Тогда что? Тогда плохо. Верно же.

Противоборство окончилось, но прежнее сразу не вернулось.

Вскоре мне стукнуло пятьдесят. В Доме писателей состоялся товарищеский вечер, и Сергей на него пришел с Виолеттой. Было что полагается: речи, телеграммы, шумное застолье. Первое слово сказал Михаил Дудин. Между прочим, он пошутил, заявив, что наши с ним недостатки нужно отнести за счет царской власти, при которой мы оба еще родились. Они с Орловым подарили мне киноаппарат-пистолет. Сергей пытался тут же снять первый фильм — «50-летие», чтобы он потом, как он сказал, демонстрировался на моем столетии.

В тот вечер Сергей прочитал стихи, написанные за полтора часа до застолья. Эти стихи существуют в единственном, подаренном мне экземпляре, и потому привожу их тут полностью.

Аркадию Минчковскому

Офицеры запаса. Солдаты великой войны,

Что вы пьете на первых своих юбилеях?

Вы на службе гражданской не вышли в большие чины —

Потому к вам не катят бочонки с елеем,

Нет елея… Ну его к черту, елей!

В вашу честь в сорок пятом ревели огнем батареи.

И вставала с коленей Европа. Над ней

Ваши стяги горели у Эльбы и Шпрее.

Из имперских подвалов вино не вино,

Спирт из кружек — и тот не хмелен был для вас он.

Офицеры запаса, ах как это было давно!

Вы хмелеете нынче от хлебного кваса.

На собраньях молчите. Не лезете в спор.

От семейных забот, как подносы, сияют плешины.

Был когда-то лихой капитан и сапер

Наш Аркадий Минчковский, плевал он на мины.

А сегодня ему пятьдесят. Лысоват, член бюро.

Огорчен, что не выбран в правление.

Ах, Аркадий, да плюнь ты на это добро,

Ты ведь сам выбирал для себя направление

В сорок пятом, когда, полыхал горизонт.

Выбор был небольшим, но ты выбрал Победу.

Так и дуй до горы, а Литфонд — это все же не фронт

Можно в нем уступить свое место соседу.

Сергей Орлов 12 января 66 г., 20 ч. 45 м.

— Не обиделся? — спросил он меня, передавая напечатанные на листке стихи, когда умолкли застольные аплодисменты.

Но я и не подумал обижаться. Стихи были хорошие. Тем более что в