Добрая, злая - Вера Колочкова

– Это не я тебя учила. Это меня так мама учила.

– Ну, не важно. Все равно – не обращай внимания! Ты что думаешь, он долго на этом реалити-шоу продержится? Да эта Колыванова его первая и сожрет, к ней уже пятый пацан приходит! И оглянуться не успеет, как пинка под зад получит! Вот тогда и приползет к тебе на карачках! А ты его за «сироту» – в морду, в морду! Чтобы знал свое место!

– Да не нужен он мне, даже если и на карачках приползет!

– А что, у тебя другие варианты есть? Что-то я очереди за дверями не видела! Кирюша – это твой единственный вариант!

– Ты прямо как моя мама рассуждаешь…

– Да ничего, Сань, прорвемся! Каждый день будем смотреть, как его в телевизоре фейсом об тэйбл стучать будут! Еще получим свой кайф, даже при своем засунутом куда подальше самолюбии!

– Ну, может быть… Только, знаешь… Как-то противно все-таки – совсем без самолюбия… Почему мы все стали такие не гордые, Поль?

Так и потянулось их дальнейшее совместное с Поль проживание – с присутствием в нем ежедневного подглядывания за телевизионной жизнью Кирюши. А параллельно подглядыванию они успевали еще и к экзаменам готовиться и сдавали их, кстати, неплохо. Такое вот вышло ноу-хау под названием – как хорошо сдавать сессию на фоне личных мазохистских переживаний.

А то, что они были именно мазохистские, она на своей шкуре сполна испробовала. Еще за час до очередного выпуска «Стройки любви» начиналось в организме странное шевеление любопытства, похожее на зудящую боль. А может, это было предвкушение боли. Что было, как бы сказала бабушка Анна, хрен редьки не слаще.

Ну вот кто, кто ее заставлял ежедневно вклиниваться в процесс Кирюшиного «строительства отношений» с этой белобрысой телевизионной куклой Колывановой? Наблюдать, как он ей цветуёчки охапками дарит, как с утра кофеёчки в постель несет? И болезненно все это комментировать – кто заставлял?

Хотя, надо отдать Колывановой должное, период кофеёчков и цветуёчков закончился довольно быстро. Потом Колыванова начала уже свой зловредный характер показывать.

– Ага! Что я говорила! – торжествовала Поль, тыча пальцем в экран, где зловредная Колыванова, по выражению другой участницы реалити-шоу, «квасила морду» на очередной Кирюшин знак внимания. – Нужен ты ей, провинциал голозадый! Она дождется, когда на шоу какой-нибудь упакованный перец с московской пропиской придет, и сразу к нему переметнется! Потому что она сама – провинциалка голозадая!

– А что, там в основном провинциалы тусуются?

– Ну да… Всем же в Москву хочется, тем более в телевизор… А вот эта, черненькая с короткой стрижкой, москвичка. Потому и ведет себя более спокойно, с эмоциями не выскакивает. Зато Колыванова покрасивее да понаглее будет, и у нее конкретная цель есть – москвича на женитьбу развести. Они там сильно любят свадебные тусовки устраивать. В общем, попользует Кирюшу, чтоб рейтинг себе поднять, и выплюнет…

События на экране и впрямь уже разворачивались явно не в Кирюшину сторону. Коварная Колыванова оказалась девушкой не столько в провинциальных юношах разборчивой, сколько самой настоящей злобной интриганкой. То есть умело наплела вокруг Кирюши всякого рода коллективных издевательских унижений, на которые он должен был по всем правилам очень эмоционально реагировать. И все вроде бы от него этих реакций как манны небесной ожидали.

– Нет, не догоняет чего-то твой Кирюша, явно не догоняет… – уже с толикой сочувствия комментировала происходящее на экране Поль. – Он что, не видит, что его на скандал провоцируют? Неужели так трудно понять? Сидит, обиженку из себя строит!

– А что, обязательно нужен скандал?

– А как же! Конечно, нужен! Все только из-за скандалов эту лабуду и смотрят! Я ж тебе объясняла уже, что продюсер у них дьявольски ушлый! Он давно прочухал, что после каждой драчки рейтинги зашкаливают! Ой, да что говорить… Издавна толпа забавлялась примитивным наблюдением за всплесками чужих злобных эмоций, тут ничего нового не придумано. Все на поверхности лежит, бери, манипулируй и пользуйся.

– Значит, эта Колыванова нарочно над Кирюшей издевается?

– А то! Она уже три года в этом шоу живет, всех собак съела. А Кирюша твой ведет себя как лох. Сидит, голову в плечи втянул, вот-вот слезу пустит. Это вместо того чтобы как-то уже огрызаться начать!

– Он… Он не умеет огрызаться, Поль. Он по натуре совсем не злой, он… слабый скорее…

– Ага, давай начинай его жалеть помаленьку. Скоро его как полностью бесперспективного оттуда выпнут, и он к тебе приползет. Не боись, Сань, все идет по плану… Нет, ну что у него за вид, глянь, какой неказистый…

Вид у Кирюши и впрямь был не ахти. Сидел, как взъерошенный воробей, пялился в камеру затравленно, будто вопрошал взглядом: за что вы со мной так, люди добрые? Я к вам всей душой стремился, хотел тут жить долго, любовь построить хотел…

– И это называется – пропиариться? – с грустной усмешкой произнесла Поль. – Это называется припозориться, а не пропиариться… Каждый сверчок знай свой шесток! Подкинула тебе судьба Саню с мамой, так и хватался бы за этот подарок, дурачина… – И, живенько повернув к ней голову, спросила: – Мама-то твоя, кстати, как на все это реагирует? Она это безобразие смотрит?

– Ага, смотрит. Вчера мне звонила и тоже, как ты, радостно сокрушалась. Сказала, что Кирюша почти у меня в кармане.

– Хм… А почему у тебя голос такой… недовольно-насмешливый? Или опять самолюбие некстати разболелось?

– Да. Побаливает немного. Чихает и кашляет.

– А ты его уйми, нечего ему… Самолюбие, Сань, при наших природных данных – слишком большая роскошь. Тут выбор один – или самолюбие, или хоть плохонькая, но личная жизнь.

– Ой, хватит уже, Поль! Мне и без тебя эти пошлые постулаты мама каждый день в голову вдалбливает!

– Это не пошлые постулаты, Сань. Это жизнь. А в ней как-то устраиваться надо, хочешь ты этого или не хочешь. Адаптироваться надо к условностям социума.

– А если… я не хочу адаптироваться?

– А жизнь твоего хотения и не спрашивает. Ты обязана, и все.

– Кому обязана?

– В первую очередь себе. Это твоя жизнь, значит, себе и обязана. И вообще, не сыпь соль на раны моей жизни, а то завидовать начну! И зависть моя будет черна, страшна и коварна!

Звенящее восклицание Поль повисло в пространстве хоть и шуточной, но вполне ощутимой болезненной полуправдой, и она замолчала, лишь глянула на нее сбоку осторожно. Положив руку ей на плечо, произнесла тихо:

– Ладно, Поль, не сердись…

– А кто на тебя сердится, интересно? – дернулось под ее ладонью костлявое плечо подруги.

– Ну, не сердишься, и хорошо. Давай лучше чаю с тортом попьем! У нас же в холодильнике торт есть!

– Ага, давай… – оживилась вялой улыбкой Поль, – дополнительная порция сладкого нашим натруженным мозгам не помешает… Тем более завтра последний экзамен! А может, мы вечеринку устроим по поводу окончания сессии?