Руки, полные бури - Мэй

скорпионов и змей. Хотели вцепиться в меня, но я заставил склониться.

Гадес хмыкнул: он лучше многих знал, что Сет может быть очень убедительным.

– Псы признали во мне вожака, потому что я сильнее, чем они. Пошли за мной, а я не был против их компании. Но тогда, ночью в пустыне, я сразу понял, что это такое.

Сет хлопнул ладонью по колену, и один из псов тут же забрался, прикрыл глаза, ожидая, когда его погладят. Рассеянно Сет провёл между ушами.

– Когда-то они были богами, Аид. Не такими, как мы, более древними, стихийными. Возможно, ближе к Кроносу и чудовищам, но слабые, конечно. Природные духи, полностью потерявшие разум. Посмотри на эти тени, Аид. Они приняли привычную форму, откатились до простых животных инстинктов.

Гадес и сам не заметил, как крепко вцепился в спинку кресла. Он почти усилием воли заставил себя разжать пальцы. И посмотреть на небольшие собачьи тела. Пусть в Подземном мире они не казались тенями, но в глубине их глаз отражалось что-то дикое и безумное.

– В мире полно разных сущностей, Аид. Некоторые из них когда-то были богами.

Внезапно Гадес понял, к чему ведет Сет. Ему это не нравилось. Очень не нравилось.

– Ты ощутил, как Инпу уничтожил Оружие? Слишком легко, Аид.

– Он силён…

– Не настолько. В тот момент он дал силе полностью заполнить себя, управлять им. Ты видел его, это был уже не совсем Инпу.

Не отпускай меня.

Гадес помнил слова Анубиса, но решил, что тот говорит исключительно о сбивающих его мертвецах… теперь же понимал, что он имел в виду и это, и гораздо больше. Сет его не отпустит, не даст упасть – если у него хватит сил.

Гадес перевёл взгляд на псов. Может, их когда-то тоже кто-то пытался удержать.

Может, они держали друг друга.

Но в итоге превратились в безумных стихийных духов, которые так и метались бы по пустыне, не встреть они Сета.

Квартира казалась тихой и тёмной. В гостиной слышались голоса, и, выйдя из своей комнаты, где опадало свечение Врат, Гадес хотел направиться туда. Но потом услышал грохот с кухни.

Сет явно не преувеличивал, когда говорил, что Амон решил наготовить всего и на всех. Готовка его успокаивала. Но сейчас Гадес подумал, что это перебор даже для Амона.

Хромированные поверхности столов заполняла мука, какие-то тарелки, а в большой кастрюле точно подходило тесто. Гадес помнил, как однажды спросил у Амона, зачем это тесту дышать, можно ж сразу лепить. Такого уничижительного взгляда Гадес больше не видел.

Хотя нет, примерно так Амон смотрел на Сехмет недавно. Она покорно опустила голову, но в её словах не ощущалось раскаянья:

– Анубис опасен для других богов. Для тебя в том числе. Если для безопасности нужно отдать его ацтекам, я бы помогла им ещё раз.

– Убирайся, – сказал тогда Амон.

Это звучало мрачно, так что дрогнула даже Сехмет. Гадес давно знал Амона, видел его разным и во всевозможных ситуациях. Но не так уж часто он бывал грозным Амоном-Ра, готовым испепелять непокорных.

– Ты угрожала богам своего же пантеона.

– Я защищала их! Неужели ты не понимаешь…

– Убирайся.

Гадес не очень хотел знать, говорил ли Амон с Сехмет потом. С карающим солнцем не хотел бы связываться даже Гадес.

Сейчас Амон с раздражением поднял упавшую сковородку и кинул её в мойку, где и без того высилась гора посуды.

Венчал кулинарные изыски Амона большой торт, стоявший посреди чистого обеденного стола. Или, скорее, пирог, украшенный вишней и пахнущий так, что даже равнодушный к сладкому Гадес захотел кусочек.

Вишнёвый. Амон уверял, что рецептом поделился то ли умирающий узник в тюрьме, то ли известный кулинарный блогер. Готовил пироги Амон крайне редко: вишню требовалось хитрым образом вымачивать в бренди или другом алкоголе едва ли не сутки.

Этот пирог обожал Анубис. Любитель сладкого, он говорил, что вишня и алкоголь – это прекрасно, а уж когда они объединяются, точно божественно.

Так что Гадес догадывался, для кого Амон приготовил на этот раз. Отрезали всего кусочек, он лежал на аккуратной фарфоровой тарелке и выглядел так, будто его поковыряли, но в лучшем случае попробовали.

– Он не захотел! – заявил Амон. – Представляешь? Потыкал вилкой, сказал, что нет аппетита, и пошёл снова спать.

Подхватив тарелку с пирогом, Амон в сердцах смахнул его в помойку, туда же отправился и отрезанный кусок. Гадес осторожно сел на краешек стула:

– Ну, всё не настолько плохо.

– Правда? – саркастически спросил Амон. Тарелка хлопнулась на стол, а солнечный бог повернулся, скрестив руки на груди. – Анубису плохо, я даже не знаю, придёт ли он в себя. Но если он продолжит сходить с ума, мне как главе пантеона действительно придётся запереть друга, чтобы он не навредил ни себе, ни окружающим.

– Ты этого не сделаешь, – спокойно сказал Гадес.

Он достал сигареты и ощутил, как пышущая жаром сила Амона тоже улеглась. Тот вздохнул:

– Я почти чувствую, ощущаю, как крошится его божественная сущность. И ни я, ни Сет, ни Неф не можем ничего сделать. Даже не уверен, что сам Анубис что-то может.

Усевшись рядом за стол, Амон ловко вытащил сигарету из пачки Гадеса. Даже не стал утруждаться зажигалкой, всего лишь моргнул, на миг взметнулась сила солнца, и сигарета затлела.

– Ты же не куришь.

В ответ на это Амон затянулся и выпустил дым к потолку:

– Ацтеки не хотят со мной разговаривать. И это напрягает. Кажется, они беседовали с Зевсом.

– Сет просил поговорить с ним.

– Попробуй.

Это прозвучало так, будто Амон уже пытался и не очень успешно.

– А что скандинавы? – осторожно спросил Гадес.

– Понятия не имею. Все выжидают. И мне это не нравится. Кронос точно готовит удар, а мы тут занимаемся грызнёй между пантеонами. Надо передать твоему папочке: не утруждай себя войной, мы и без тебя отлично справляемся.

Амон внезапно замер, перевёл взгляд на Гадеса:

– Думаешь, он настолько умён, что выжидает, когда мы тут переругаемся?

– Уверен в этом.

Гадес отлично помнил отца в то время, когда он решил уничтожить сыновей. Заключение в Тартаре наверняка укрепило его терпение. Он лучше многих понимал, что между пантеонами всегда найдутся трения, нужно лишь подкинуть хворост или подождать, пока вспыхнет само.

– Какая же гадость, – поморщился Амон. Пока Гадес начинал сигарету, Амон успел быстренько докурить до фильтра. – Но пачку оставь. Луиза в гостиной с Неф.

Нефтида выглядела не менее уставшей, чем Сет, но, по крайней мере, не такой раздражённой, как Амон. Она сняла звенящие браслеты и серьги, но ткань её юбок всё равно шелестела при каждом движении, а воздух наполняли ароматы благовоний.

Макария успела сменить причёску, теперь её тёмные волосы едва ли доходили до плеч. Поприветствовав Гадеса, она легко поднялась, не желая откладывать. Она хотела попасть в Подземный мир, и Гадес полагал, она спокойно может сделать это и без него, но из вежливости решила попросить.

Порой Гадес чувствовал что-то вроде вины: он знал, как Сет относился к Анубису, пусть тот и не был его родным сыном, но при этом сам Гадес не чувствовал подобных эмоций к Макарии. Её это устраивало. Она была такой же спокойной и самостоятельной, как мать.

Или как Гадес.

– А можно, – Луиза запнулась и посмотрела на Нефтиду, – можно мне…

Неф явно поняла, о чём она, и кивнула. Они подошли к комнате Анубиса, и Гадес остался неловко стоять в дверях.

Горели две длинные флюоресцентные лампы по сторонам от кровати, наполняя комнату тенями и полумраком. Анубис спал, закутавшись в одеяло до подбородка, заметно хмурился.

Опустившись перед ним на пол, прямо на колени, Макария протянула руку, чтобы коснуться, но в следующий момент Гадес понял, что цель у Луизы другая. Её пальцы дрогнули:

– Ему снятся плохие сны. В них вы все умираете. По его вине. Из-за его силы.

– Тебе не говорили, что подсматривать чужие сны невежливо?

Гадес хотел, чтобы его голос прозвучал спокойно, но вышло как-то сухо и грубовато. Макария отдёрнула руку и смутилась. Но посмотрела не на Гадеса, а на Нефтиду.

– Ты умеешь видеть чужие сны? – мягко спросила Неф.

– И менять. Блаженная смерть…