Последний самурай - Андрей Воронин

— Но шерсти клок я все-таки урвал, — продолжал Арбуз. — Кое-что мне удалось прочесть и запомнить. Естественно, только то, что не было зашифровано или написано по-японски. На то, чтобы расколоть шифр, требуется время, а японского я, увы, не знаю. Английский знаю, немецкий не знаю, но в школе изучал, а вот японский… Я не понимаю, как эти японцы ухитряются запоминать свои иероглифы! В общем, этот банк действительно каким-то образом связан с этими вашими чеченцами, и не только с ними.

— А кто контролирует банк, тебе не удалось выяснить? — перебил его Мещеряков.

— Как раз на этом месте меня прервали, — вздохнул Арбуз. — И прервали, похоже, надолго. Теперь соваться туда бессмысленно: они будут начеку и запросто могут устроить еще что-нибудь похлеще. Хотя, если честно, мне как-то трудно себе вообразить, что может быть хуже. В общем, тут у нас с вами вышел форменный прокол, можете так и доложить своему начальству. Хотя отрицательный результат — тоже результат.

— Да какой там, к черту, результат, — уныло сказал Мещеряков. Голова у него гудела, в горле першило, и смертельно хотелось спать. — Начальству нужны документы, доказательства, а не твоя болтовня… Ему, начальству, даже моя болтовня не нужна. В общем, так. Садись и пиши подробный рапорт как, что, почему… Запиши все, что тебе удалось узнать. Рапорт отдашь мне, а я подумаю, что с ним делать. Заодно можешь навести здесь порядок.

— А компьютер? — спросил Арбуз.

— Что — компьютер?

— Мне нужен компьютер. Что я без него буду делать?

— Заниматься самоудовлетворением, — огрызнулся Мещеряков. — И радоваться жизни, потому что, в отличие от тебя, меня будут удовлетворять люди в генеральских погонах.

— А я-то здесь при чем? — с угрюмой настойчивостью проворчал Арбуз. Машина гикнулась не по моей вине. В чем я виноват?

— Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать, — грустно процитировал полковник. — Садись, пиши рапорт, утром я за ним заеду. Тогда и подумаем, как обеспечить тебя средствами производства.

Недовольно ворча, Арбуз слил в глотку остатки пива из бутылки и вместе с креслом развернулся к столу, на котором стоял уничтоженный вирусом компьютер. Мещеряков почесал в затылке, дивясь чудесам прогресса вообще и технической мощи японцев в частности. Знать, что японцы сильны в точных технологиях — это одно, а столкнуться с этой силой нос к носу — совсем другое. Это производит впечатление. Нет, в самом деле: если хорошенько вдуматься в ситуацию, получается сплошная фантастика. Один, не вставая со стула, шарит в секретной документации банка, расположенного на другом конце света, а другой, тоже не вставая со своего стула, ловит его за руку и одним движением вырывает эту руку с корнем: не лезь куда не следует… Кошмар!

Полковник встал, отыскал свою кепку и пошел к дверям.

— Запрись, — сказал он, отодвигая массивный засов. Тяжелая стальная дверь бывшего бомбоубежища с протяжным скрипом повернулась на петлях, впустив в аппаратную струю затхлого подвального воздуха, который после трехчасового сидения в задымленной клетушке показался полковнику чистым и свежим.

— Запрись, Арбуз, — повторил полковник, видя, что тот не трогается с места — Да, — не оборачиваясь, отозвался Арбуз, — сейчас. Он, сгорбившись, сидел за своим столом и грустно разглядывал груду хлама, которая все еще выглядела как компьютер. Полковник бросил на него последний взгляд, в котором сочувствие было в равных пропорциях смешано с досадой, и стал подниматься по крутой лестнице с выпачканными побелкой ступенями и красовавшимися на стенах стрелками с надписью «Бомбоубежище».

Очутившись во дворе, Мещеряков полной грудью вдохнул сырую ночную прохладу, тряхнул головой и, засунув руки в карманы плаща, не спеша зашагал прочь. Пройдя под аркой, где сильно воняло аммиаком, он вышел на улицу, свернул направо и сел в стоявшую за углом машину. Разворачиваясь посреди улицы, он вынужден был остановиться, чтобы пропустить стремительно промчавшиеся мимо «Жигули».

— За смертью гонятся, — проворчал полковник и, закончив разворот, поехал домой, чтобы успеть хотя бы пару часов подремать перед завтрашним визитом к генералу Федотову.

* * *

Иларион Забродов допустил непростительную для разведчика, хоть и бывшего, оплошность и был за это наказан.

Возвращаясь от Пигулевского, он отпустил такси перед аркой, которая вела во двор его дома на Малой Грузинской, и немного постоял на бровке тротуара. Этого времени ему хватило на то, чтобы раскурить сигарету и внимательно оглядеться по сторонам. Знакомого розового «фиата», который в последние дни частенько дежурил напротив его дома, нигде не было видно. Забродов усмехнулся: надо же было так попасть! Называется, помог женщине…

Поэтесса Анастасия Самоцветова с момента их знакомства вела правильную осаду. Идти на приступ она не спешила — возможно, потому, что такова была избранная ею тактика, а может быть, по той простой причине, что Забродов изо всех сил старался не дать ей такой возможности. Намерения поэтессы Самоцветовой были ясны и прямолинейны, как выстрел в упор, да она и не пыталась их скрывать. Настоящего ее имени Иларион не знал и знать не хотел. Он вообще не желал иметь ничего общего с этой экзальтированной особой и всячески старался довести этот факт до ее сведения, но поэтесса оставалась слепа и глуха к его намекам. Любая другая женщина на ее месте наверняка расценила бы поведение Забродова как оскорбительное, обозвала бы его трамвайным хамом и навсегда исчезла бы из его жизни, но Анастасия Самоцветова поставила перед собой цель и шла к ней, невзирая на потери.

До сих пор Илариону Забродову как-то удавалось избегать подобных ситуаций, и он испытывал нечто вроде растерянности. Ему попеременно хотелось то смеяться, то ругаться страшными словами — чаще, впрочем, смеяться. При всей серьезности намерений Самоцветовой ее саму было очень трудно воспринимать всерьез. Еще труднее, по мнению Илариона, было простыми словами объяснить этой даме, что он думает об ее обхаживании. Загвоздка заключалась в том, что Забродов за всю свою жизнь так и не научился грубить женщинам — возможно, просто потому, что сравнительно редко с ними встречался. Как-то раз, вдали от дома, находясь на задании, он столкнулся с женщиной, которая, как и Анастасия Самоцветова, имела на него определенные виды. Та женщина была снайпером, и он убил ее раньше, чем успел ей нагрубить, и даже раньше, чем понял, что имел дело именно с женщиной. В данном случае, однако, подобный метод выяснения отношений вряд ли уместен, хотя кое-кто из всеведущих знакомых Забродова советовал ему поступить именно так. Словом, Забродов оказался один на один с большой проблемой, и то, что проблема эта казалась ему неразрешимой, его даже забавляло.

Продолжая усмехаться, Иларион прошел под аркой и оказался в своем дворе. Занятый своими мыслями, он не обратил внимания на желтое такси, стоявшее точнехонько напротив его подъезда, а когда дверца «Волги» вдруг распахнулась и оттуда вышла Анастасия Самоцветова, бежать было уже поздно.

Помахав Илариону рукой, Самоцветова наклонилась к открытой дверце, чтобы расплатиться с таксистом. Иларион подумал, не рвануть ли ему куда глаза глядят, но это получилось бы некрасиво. Кроме того, не мог же он провести остаток жизни на улице, спасаясь от приставаний взбалмошной тетки!