Краткая история Лондона - Саймон Дженкинс

Совет олдерменов был в тревоге. В сотни новопостроенных домов не возвращались хозяева и не спешили вселяться арендаторы. В переписи 1672 года было отмечено 3000 пустующих домов, отстроенных после пожара. Олдерменов предупреждали, что они лишатся своих прав, если не будут жить в своем округе; тщетное требование, что тогда, что сейчас. «Компании» Сити начали открытый набор подмастерьев – легкий путь к правам горожанина. Сити отчаянно сопротивлялся постройке выше по течению, в Вестминстере, нового моста, опасаясь, что тогда товары из провинций по пути в Кент и на побережье будут везти в обход Сити, и преуспел: мост не построили, что еще на столетие заблокировало рост Южного Лондона.

Однако вновь прибывающие ремесленники обнаруживали, что могут запросто избежать гильдейских ограничений, устроившись вне юрисдикции Сити. Ювелиры открывали лавки на улице Хаттон-гарден (которая остается улицей ювелиров и сегодня), серебряных дел мастера – в Кларкенуэлле, портные – к северу от Ковент-Гардена. Так Сити вступил на долгую дорогу утрат своих ремесел и производств. До пожара его население составляло 200 000 человек; после пожара осталось 140 000. Три четверти лондонцев теперь жили вне Сити, который неизбежно начал превращаться в «центральный деловой район».

Однако от пожара остались не только утраты, но и приобретения. Если бы план Рена или Ивлина был утвержден и восстановление Сити отложили, его экономика не просто потерпела бы крах: торговцы, отчаявшиеся поправить дела, могли попросту сняться с места и переехать в Вестминстер, подобно тому как англосаксы в V веке переселились в Лунденвик. Старый Лондон мог уступить младшему брату не только политическое, но и торговое первенство и превратился бы в трущобный пригород.

Так что Сити был прав, убеждая Карла положиться на волю рынка, хотя именно король, а не Сити установил правила, по которым отстраивался город. Есть свои преимущества и в сохранении средневекового плана улиц. Если бы Лондон реализовал геометрически правильную сетку Рена, в XX веке он стал бы легкой добычей перепланировщиков (подобная судьба постигла Риджент-стрит Джона Нэша[45]). Даже сегодня чары древнего плана улиц не утратили свою силу, и градостроители, охотно снося старые здания, не смеют нарушить кривизну линий, проведенных самим Альфредом Великим.

Больше всего от Великого пожара выиграл Вестминстер. Сельская местность вокруг западной окраины Лондона прежде была в основном представлена пастбищами и огородами. Вместо них появились кирпичные заводы, дороги для грузовых повозок, печи для обжига извести и лагеря, где жили работники. Тайный совет, преемник Звездной палаты, пачками раздавал лицензии на строительство. Спрос был безумным. Историю раннего этапа земельной спекуляции в Лондоне можно спутать со страницами альманаха «Дебреттс» (Debrett’s), посвященного самым знатным людям Британии. Вельможи начала Реставрации – Солсбери, Бедфорд, Саутгемптон и Сент-Олбанс – проложили дорогу, по которой после Великого пожара ринулись другие. Граф Лестер застраивал район Лестерских полей (ныне площадь Лестер-филдс). Лорд Арлингтон построил дом, выходивший фасадом на Грин-парк, хотя жил вельможа чуть дальше по улице, в здании, на месте которого ныне находится Букингемский дворец. На Грин-парк выходили особняки и лорда Беркли, и герцога Албемарла, и графа Корка и Берлингтона; позднее их имена получили соответствующие улицы. За ними последовали простые смертные.

Когда граф Кларендон угодил в опалу, его особняк на Пикадилли в палладианском стиле работы Роджера Прэтта[46] был куплен синдикатом застройщиков во главе с сэром Томасом Бондом и быстро снесен. Лорд Джерард, позднее граф Макклсфилд, застроил часть полей Соу-Хоу[47]. Некий полковник Пэнтон, азартный игрок, приобрел Хеймаркет, а земля к северу досталась Ричарду Фриту, Фрэнсису Комптону, Эдварду Уордуру, Уильяму Палтни и Томасу Нилу. Все они оставили свои имена на карте Лондона, обеспечив память о себе надежнее, чем табличкой в Вестминстерском аббатстве.

Самым упорным из них был Николас Барбон – не аристократ, а сын парламентария-баптиста по имени Прэйз-Год[48] Барбон. Родился он в Голландии в 1640 году и по образованию был врачом, а в 1664 году поселился на Флит-стрит и стал первым «профессиональным» застройщиком Лондона. Его охотничьими угодьями был весь Вестминстер. Барбон прокладывал себе дорогу то угодливостью, то взятками, то угрозами. Если от его предложения отказывались, он мог послать своих приспешников, которые за ночь сносили дом. По словам историка Кристофера Хибберта, если на него подавали в суд, «он утомлял оппонентов апелляциями, встречными исками, неявками, извинениями, отказами от признания, обманчивыми аргументами, недобросовестными оправданиями, прямой ложью и речами, которые невозможно было понять». Подобно Грешэму елизаветинских времен, он был звездой среди лондонских прохиндеев.

Барбон всюду поспевал. После смерти графа Эссекса графский дом неподалеку от Стрэнда исчез, освободив место для Эссекс-стрит и Деверё-стрит. Та же судьба постигла дом герцога Бекингема у Чаринг-Кросса. Герцог умолял Барбона хотя бы сохранить его имя. В ответ появились Джордж-стрит, Вильерс-стрит, Дьюк-стрит, Оф-элли и Бекингем-стрит[49]. Правда, к названию проулка Оф-элли ныне приходится присоединять эпитет «бывший». На площади Ред-Лайон-сквер двумстам рабочим Барбона пришлось яростно сражаться камнями и палками с протестующими юристами из расположенного по соседству Грейс-Инна. Прокладывал Барбон улицы и в Темпле, и в Бедфорд-сити (последний располагался к северу от Холборна). Как многие люди его породы, он не рассчитал своих сил и обанкротился. Перед критиками он оправдывался так же, как и любой застройщик всех времен: он всего лишь делал то, что диктовал ему рыночный спрос.

В 1669 году Рен был назначен инспектором королевских работ. Его задание было монументальным: реализовать программу постройки дворцов, которые сравнились бы с творениями на континенте, служившими предметом восхищения Карла в годы изгнания. Для начала следовало перестроить королевский дворец Уайтхолл, который к тому времени превратился в растущий во все стороны комплекс из внутренних дворов и королевских апартаментов, причем придворные и слуги, пользовавшиеся благоволением короля, могли добавлять к своим помещениям любые пристройки. Предположительно, это был самый большой дворец в Европе (хотя вскоре его превзойдет перестроенный Версаль): здесь на территории 23 акра (ок. 0,1 кв. км, или 93 000 кв. м) располагалось 1500 комнат. Прежний план Иниго Джонса – создать для Якова I Тюильри на Темзе – так и не был воплощен в жизнь, построить удалось только Банкетный зал.