Четыре друга народа - Тимофей Владимирович Алешкин

нет нужды туманить голову вином. Мы не стремимся забыться в развлечениях. Мы не боимся жизни, как они, Фабио, потому что нам всегда и всё интересно! Мир так велик, и в нём ещё столько тайн! Мы хотим быть свободными, чтобы творить, чтобы изобретать и создавать новое на благо всем людям.

И мы по-настоящему равны. Здесь, во Дворце Науки, живёт наша Республика, Республика просвещённых. Мы не воюем друг с другом, не преследуем и не казним. Если мы спорим — то только чтобы помочь друг другу узнать истину. Нам нечего делить — всё, что даёт нам народ, общее. У нас тот, кто знает и умеет больше, помогает другим встать с ним наравне. Мы даже возглавляем Дворец Науки каждый по очереди.

Нас всегда ненавидели те, кто боится свободы и не хочет просвещения для людей. Но мы боролись с ними и побеждали, и всегда будем побеждать. Потому что мы выступаем за свободу и счастье для всех, и вооружены знаниями. А они стоят за угнетение, за невежество, и хотят, чтобы все люди боялись.

Старые короли изгоняли нас, объявляли колдунами и сжигали на кострах. Тогда мы пришли к богачам и толстякам. С нашей помощью они построили заводы и фабрики, шахты и корабли. Они захватили в свои руки весь хлеб, весь уголь, всё железо. Они стали министрами. Скоро они отстранили от власти королей.

Но толстяки хотели, чтобы мы служили им. Они посадили одних из нас в клетки, других оставили в нищете. Тогда мы стали готовить народ к восстанию против них. Мы помогли ремесленникам мастерить такие машины, лампы и мосты, которых толстяки не могли делать на заводах. На деньги от этого мы дали народу оружие, мы открыли типографии, создали кукол-шпионов и другие машины. И так мы помогли народу победить толстяков!

Теперь мы многочисленны и сильны, как никогда. Но бесконечная война на границе и эти новые распри в Республике нам сильно мешают. Вместо того, чтобы создавать, нам приходится помогать разрушать и участвовать в глупых бесконечных ссорах.

Только у нас ещё недостаточно сил и известности, чтобы открыто сказать народу, что мы, просвещённые, готовы взять власть и повести народ к счастью. Поэтому мы действуем незаметно. Мы помогаем друзьям народа и устраняем врагов и тех, кто вредит Республике. Вот почему я согласился быть слугой народа, Верховным обвинителем. Вот почему я трачу часть своего времени не на науку, а на борьбу с врагами.

А чем больше нас будет, тем ближе мы к нашей цели. Тем легче будет нам повести весь народ к просвещению и счастью! Присоединяйся к нам, Фабио. Ты будешь моим учеником.

Фабио был поражён. Оказывается, внутри Республики была другая, тайная республика!

— Я ещё не всё понял в том, что ты сказал, наверное, — растерянно сказал Фабио, — А что если у меня другое счастье, своё? Если я хочу быть не учёным, а моряком? Ну или циркачом?

Они с доктором Гаспаром стояли перед тяжёлой дубовой дверью в кабинет Верховного Народного обвинителя Республики. Доктор Гаспар нажал на шляпки гвоздей, которыми крепилась к двери ручка — и дверь открылась сама. Они вошли в кабинет. Там было темно и душно. Доктор зажёг газовые лампы и открыл окно. Ветер тут же вскочил в кабинет и наполнил его свежим воздухом, перемешанным с каплями дождя и ночными бабочками.

Тут доктор Гаспар опустился перед Фабио на корточки. Он как будто стал одного роста с мальчишкой. Он негромко, почти шёпотом заговорил:

— Ты всё успеешь, Фабио, если будешь с нами. Я могу сделать так, что ты будешь жить долго, очень долго. Ты знаешь, сколько мне лет? Я скажу тебе. Я родился в правление деда Старого Короля. Вы больше не учите в школе историю королей, так что знай: это было сто семьдесят лет назад.

Глаза Фабио широко раскрылись. Рот, наверное, тоже, потому что в него попыталась залететь бабочка. Доктор Гаспар продолжал шептать. За открытым окном грохотал гром, шипел дождь, скрипели и трещали деревья, но Фабио отчётливо слышал каждое слово доктора.

— Когда Туб взял меня в ученики, он стал давать мне свои тайные капли долголетия. Если принимать их каждый день, и делать ещё кое-что, то можно прожить очень долго. Я даже не знаю, сколько, ведь все те, кто принимает эти капли, до сих пор живы. Только Туб умер, когда Три Толстяка посадили его в клетку. Там у него не было капель. Без них он, как ты знаешь, страшно заболел, и через десять лет не смог жить. Но перед этим он прожил триста лет, или ещё больше, даже он сам точно не помнил!

К сожалению, до сих пор нельзя было рассказывать об этом всем людям. Приходится переезжать. Менять имена. Но зато можно всё успеть! Я сменил много имён. Я был солдатом, был купцом, был поваром, был стеклодувом. Моё нынешнее имя я взял в честь одного старого скрипичного мастера. Сейчас его, конечно, уже никто не помнит. А сто лет назад он был знаменит, и я был его лучшим учеником.

Но в конце концов я убедился, что Туб прав. Он всегда говорил мне: «Нет ничего лучше, чем быть учёным!» Так и есть! И ты поймёшь это, Фабио, я уверен.

Фабио не знал, что ответить доктору Арнери. У него кружилась голова. Стать учеником самого доктора Гаспара! Жить сколько хочешь! Успеть побыть моряком, и циркачом, и даже продавцом леденцов, как он мечтал, когда был маленьким! Но… Фабио почему-то очень пугала судьба Туба. А если и Фабио вдруг где-то потеряет чудесные капли и начнёт покрываться шерстью и рычать?

Тут круглые часы с пятью стрелками, висевшие на стене кабинета, сказали «Динь! Динь!» Самая маленькая стрелка на них показывала полночь. Доктор шепнул: «Ничего, не спеши, подумай!». Он поднялся на ноги и громко и бодро сказал:

— Ну что, пора спасать Республику? Давай-ка ставь шкатулку сюда, на этот стол!

Да, друзья мои, мы можем, наконец, рассказать вам, что случилось в кабинете Тибула в те минуты, когда Фабио видел Неподкупного в последний раз.

Тибул тогда нагнулся и достал из-под стола деревянную шкатулку. Это была квадратная коробочка из гладких дощечек длиной в ладонь взрослого человека. В больших руках Тибула она выглядела игрушкой, сундучком или шкафчиком для кукол.

«Вот. Эту шкатулку подарил мне доктор Гаспар, — сказал Тибул, — В ней очень сложный механизм. Он умеет записывать звуки. Там в середине есть маленький валик, доктор говорит, что как раз на него