Постдемократия - Колин Крауч

Другая форма искажений связана с искусственны­ми попытками создания показателей, которые мог­ли бы служить аналогами цены, особенно на теневых рынках, часто создающихся в сфере общественных услуг с целью избежать тех или иных проблем при­ватизации и в то же время воспользоваться важны­ми преимуществами рынка. В тех случаях, когда ры­нок виртуален, а товары и услуги реально не являют­ся предметом продажи, возникает сильное искушение к тому, чтобы избрать на роль показателей те вели­чины, которые легко измерить, вместо реально зна­чимых характеристик товара или услуги. Поставщи­ки услуг склонны уделять основное внимание тем аспектам своей работы, которые учитываются в этих показателях, пренебрегая другими аспектами не по­тому, что те, в принципе, менее важны, а потому что их сложнее вычислить. К подобным искажениям при­вели попытки правительства новых лейбористов в Ве­ликобритании поставить во главу угла сокращение определенных списков нуждающихся в медицинском обслуживании: руководители учреждений здраво­охранения и врачи сосредоточили усилия и ресурсы на тех направлениях, которые проходили через про­цедуру оценки и приобретали политическую значи­мость, за счет других аспектов своей работы, остав­шихся в тени. Видимая эффективность такого подхо­да порой бывает весьма иллюзорна, поскольку вполне может случиться так, что легко измеряемые показа­тели в реальности далеко не самые существенные, и в результате мы получим снижение фактической эффективности. Конечно, число показателей можно увеличивать, но это в конце концов приведет к пере­грузке работников всякого рода расчетами и к чрез­мерной забюрократизированности.

Ценность показателя зависит от того, насколько точно он измеряет свойство, необходимое потребите­лю, а с этим могут возникнуть проблемы даже на на­стоящих рынках. Вычисление акционерной стоимо­сти компании нередко дает искаженное и ошибочное представление о том, чего стоит компания в долговре­менном плане; курсы обмена валют зачастую весьма отдаленно связаны с их относительной покупатель­ной способностью; относительная прибыльность — не единственный законный метод сравнения ценно­сти двух родов деятельности. Эта проблема усугуб­ляется в случае теневых или искусственных рынков типа тех, что существуют в сфере общественных услуг. Здесь показатели обычно выбираются не пользовате­лями, а политиками или администраторами и в ре­зультате чаще удовлетворяют политическим или управленческим критериям, а не запросам клиентов, которые, в принципе, и представляют собой главную цель прилагаемых усилий. В биржевой разновидно­сти капитализма, которая стала преобладать к концу XX века, эта проблема показателей перестала служить предметом беспокойства. На примере большого числа компаний из области информационных технологий, которые имели высокую акционерную стоимость еще до того, как что-то продали потребителям, мы видим, что стоимость акций фирмы стала абсолютно само­довлеющим фактором: если достаточно много людей верит в то, что акционерная стоимость сама по себе является важным показателем, они станут покупать акции, оправдывая величину акционерной стоимо­сти (Castells, 1996, ch. 2). Подобная экономика уязви­ма для внезапных кризисов доверия, во время кото­рых рушатся эти карточные домики. Но проходит не­много времени, и карточные домики строятся заново.

Кроме того, экономика подобного типа крайне уяз­вима для коррупции, что стало очевидно во время разгоревшихся в США вышеупомянутых аудиторских скандалов. Хотя подобная практика всеми осуждает­ся, в сущности, она может быть оправдана с точки зрения так называемой новой экономики, созданной в 1990-х. Если ценность экономической деятельно­сти определяется исключительно стоимостью акций, и если эта стоимость реальна в том смысле, что доста­точно много инвесторов верят в ее реальность и по­купают акции, то что плохого в том, чтобы попытать­ся восстановить пошатнувшееся доверие, сделав вид, что компания приносит прибыль? При условии, что достаточное число людей в это поверит, акционерная стоимость компании снова вырастет и все закрутит­ся по новой.

По аналогичному принципу работают показатели, с помощью которых измеряются успехи служб соци­ального обеспечения. Если люди верят, что эти пока­затели отражают что-то реальное, то они будут до­вольны, узнав, что значение этих показателей увеличивается. А если они будут довольны, то воздадут должное правительству, добившемуся таких хоро­ших результатов. О реальном состоянии услуг при этом все забудут, если только какие-нибудь настыр­ные критики не сумеют снова привлечь к нему внима­ние. До тех пор же в работе соответствующих служб будут наблюдаться серьезные искажения.

Рынок часто провозглашают царством потребитель­ского суверенитета: продажа компаниями товаров и услуг возможна лишь в том случае, если мы хотим их покупать. Однако именно поставщики в первую очередь выбирают себе клиентов, принимая решение о том, в каком сегменте рынка им работать. Ни одна компания не может взять на себя обязательство удо­влетворять все запросы. Общественные услуги в этом отношении принципиально отличаются от частного бизнеса, поскольку диапазон их деятельности в по­тенциале должен быть всеохватным. Партнерство частного и государственного секторов при предо­ставлении этих услуг ведет к тому, что частные по­ставщики выбирают те сегменты, которые они хо­тят обслуживать, а государственные службы занима­ются предоставлением услуг для тех, в ком частный сектор не заинтересован. Подобное предоставление услуг носит остаточный характер, а из работ таких исследователей, как Альберт О.Хиршман (Хиршман, 2008) и Ричард Титмус (Titmuss, 1970), мы и в теории, и на практике знаем, что качество остаточных обще­ственных услуг резко снижается, поскольку пользо­ваться ими приходится только бедным, политически безответным слоям населения.

Ситуация еще больше усугубляется, когда к обще­ственным услугам предъявляется требование остаточ-ности и низкокачественности, потому что правитель­ство сознательно пытается расчистить пространство для их коммерческого предоставления. Это вполне может случиться в том случае, если правительство отчаянно пытается приватизировать общественные услуги и за счет их продажи ликвидировать дефицит бюджета. Тогда такие услуги устраняются и из сфе­ры рынка, и из сферы гражданских прав. Обществен­ные услуги подобного рода нельзя назвать атрибута­ми гражданства: доступ к ним превращается из при­вилегии в наказание, а получателей остаточных услуг необходимо лишить права выражать свое граждан­ское мнение, иначе они потребуют повысить их каче­ство, что невозможно без нарушения запрета на кон­куренцию с частными поставщиками услуг.

Можно привести важный пример из практики агентств по трудоустройству. Логика неолиберального рыночного режима требует по возможности привати­зировать эту сферу, оставив государственным структу­рам работу лишь с теми, кого трудоустроить нереаль­но. Соответственно, пособия по безработице должны сопровождаться санкциями за отказ от предлагаемого варианта трудоустройства. Клиенты лишаются рыноч­ного выбора, так как не отвечают критериям вхожде­ния на рынок, и оказываются ущемлены в гражданских правах, так как из мира, где у них есть право на без­опасность, их выгоняют в мир, где за отказ от услу­ги может последовать наказание. В 1960-1970-х годах в развитых странах обычно считалось необходимым, чтобы государственные службы занятости предостав­ляли как можно более обширные услуги и чтобы вы­плата пособий по безработице была отделена от услуг по трудоустройству, поскольку цель трудоустройства — и в смысле его эффективности, и в смысле граждан­ских прав — понималась как максимальное расшире­ние возможностей граждан на получение подходящей Работы, приносящей удовлетворение. В настоящее вре­мя распространение получил ровно противополож­ный принцип: приватизация услуг по трудоустройству предусмотрена Маастрихтским договором и поощряется ОЭСР в качестве меры, привязывающей услуги по трудоустройству к выплате пособий. От обеспече­ния права граждан на труд мы переходим к тому, что­бы сделать жизнь без работы очень непривлекатель­ной и тем самым заставить безработных искать хоть какую-то работу.