Веслом по фьорду! - Андрей Белянин

Естественно, Гуннар мигом захотел всех!

Но воздержался. С трудом.

— Мама Рея учила не спать с первой попавшейся девушкой. «Надо быть разборчивым», — говорила она. Так что я ещё повыбираю, можно?[26]

— Тебе не понравились эти? — искренне огорчился вождь. — Я призову служанок, рабынь, всех женщин племени и даже собственных жён! Необласканный гость?! Позор мне на века!

Гуннар понял, что запросто рискует опозорить самого влиятельного человека в округе. Непорядок. Такого даже мама Рея не одобрила бы…

Блуждающий взгляд викинга упал на ту, что сидела дальше всех, будто пряталась, отводила взгляд, но при этом выглядела великолепно. От прелестницы тянулись серебряные цепи, поэтому норвег принял её за рабыню. Когда присмотрелся повнимательнее, то понял, насколько выгодно она отличается от остальных. Фарфоровая пышность европейских сеньор, навязчивый шарм ливийских подруг, слащавое жеманство и дерзость африканок — всё меркло перед её красотой, она была вне всего этого, она была другая, иная, не как все….

— Её! — кивнул Гуннар, тыча пальцем. — Я уважаю твоих дочерей, ценю жён, поэтому предпочту рабыню. Она чем-то пленила меня…

Муарим, к удивлению викинга, совсем сник. Нервно дал отмашку всем, кроме той, на которую пал выбор, и приказал ей встать.

— О, как ты ошибся, Гуннар из Скандинавии, и ошибся дважды. Во-первых, мои дочери рождены для секса и обучены доставлять удовольствие любому, во-вторых, ты выбрал самую любимую дочь эль-Бекира. Самую-самую-самую!

— А цепи тогда зачем, для мазохизма?

Старик тяжело вздохнул. «Сейчас будет долго и нудно рассказывать, набивая девушке цену», — подумал Торнсон и не ошибся. Гуль прикрыл глаза и начал, по-восточному покачиваясь:

— Шестнадцать лет назад самая красивая из моих жён Лялил-бе-Сахара, Роза кактуса пустыни, умерла во время родов. Но младенца удалось спасти, так появилась Шаммила. Таких дочерей наш народ сохраняет для великих целей. Девочка и сейчас абсолютно невинна, мы берегли на всякий пожарный. Когда проклятие стало терзать нашу деревню, шаман сказал, что Иргал-Загу нужна огненная жертва. По обычаю, огненная жертва приносится один раз в сто лет — на костре сжигают невинную девушку. Шаман сказал, что Иргал-Загу нужна Шаммила. Я бы одобрил приношение обычной девушки, но Шаммила — единственное, что осталось у меня от Лилы… И ста лет ещё не прошло, куда гнать лошадей? Тем не менее шаман очень настаивал, но дочь я не дал… Он обиделся.

— А других жечь не пробовали?

— Кучу! Сначала по одной, а потом коллективно, но без толку! Сколько ни пытались заставить хворост гореть — не горит, зараза, и всё тут…

— Тогда понятно, ведь жертва так и не состоялась.

— Всем это понятно. — Вождь остановился, не в силах продолжать. Перевёл дыхание, хлебнул вина и, выдавливая слова, закончил: — Я отменил сожжение и, как сказал шаман, обрёк народ на вымирание. А ещё Иргал-Заг отвернётся от гулей, и скоро в горах о нас будут знать только стервятники. Поэтому я и поехал в Аль-Бенгази за помощью. Ты — последняя надежда. Последняя. Не спасёшь нас, я буду вынужден склониться перед жрецом и исполнить волю Иргал-Зага.

Так что пока придётся моей Шаммиле терпеть цепи целомудрия…

Гуннар снова взглянул на девушку, теперь она казалась ему совсем замечательной. Водопад блестящих тёмных локонов, нежные черты, плечи, оформившаяся грудь. Шаммила выпрямилась и улыбнулась. Улыбка получилась вымученной.

— Клянусь топором Одина, бородой Аллаха и наковальней Тора, что дочь Розы кактуса пустыни будет жить! — пообещал викинг и вскочил, играя мускулами спереди и сзади. Резня за горстку медяков, за миску похлёбки, за потные объятия куртизанок и то не смущали его, а здесь, перед взором невинной девицы, он ощутил в себе силу трёх верблюдов и был готов поубивать всех демонов чохом. — Я это ваше проклятие найду, посажу на цепь целомудрия и засажу в задницу Иргал-Загу, пускай наслаждается!

Шаммила затрепетала. Её тело покрылось капельками пота от желания…

— Лев! — умилённо глядя на викинга, воскликнул вождь. — Царь! Лев! Асад!

Гуннар плюхнулся задом на подушки и снова покосился на Шаммилу. Несчастная смотрела на него со страхом и, как ему показалось, с восхищением и обожанием. Еле слышно позвякивали серебряные цепи.

— Я человек. Хотя Порн, это наш дед-заклинатель, любил повторять, что я сын самого Одина. — Незаметно для себя Гуннар перешёл с диалекта гулей на общий для скандинавов язык данов.

— Священный закон гостеприимства обязывает меня уважать твой выбор, — хрипло признался эль-Бекир. Он с усилием поднялся, прикинул что-то и, приняв решение, махнул рукой: — Она твоя до последнего волоса!

С этими словами старый гуль исчез за складками шатра.

Гуннар любил женщин. Не сказав ни слова, девица сама подошла, присела рядом, тихо побрякивая оковами, и стала нежно приводить в порядок его спутанные, влажные после купания волосы. Варвар покраснел. Её эфирные движения действовали как опиум, он чувствовал нежное тепло. Перебрал цепи — сплав серебра с другим металлом, в браслетах преобладало золото. Гуннар стиснул их крепкими пальцами, разжал, и Шаммила стала свободной…

— Не позволю, чтобы тебя сожгли. Лучше беги. Оставаться в деревне опасно.

Тонкие пальчики прикрыли ему рот. С загадочной улыбкой дочь старого Муарима выпрямилась и погасила факелы. Она подняла занавес, открывая вид на озеро. В небе висели крупные звёзды. В их свете место казалось неземным. Подул лёгкий ветерок, раскачивая навешанные на стенах украшения, лошадиные и верблюжьи сбруи. Плескалась вода. На фоне мерцающего неба её великолепный стан манил и радовал глаз.

Гуннар впервые услышал её голос, низкий и чувственный:

— Подойди, посланец богов. Возьми то, что принадлежит только тебе.

Ну кто против такого устоит? Страсть пленяет даже небожителей, а Гуннар хотя и не был богом, но почувствовал себя равным ему и сдался. И пожалуй, уже не его вина, что за упоительными стонами туземки он не уловил лёгких движений за плотными тканями шатра. Снаружи появилась гибкая, еле заметная фигурка той, которой совсем недавно викинг сделал предложение.

Вот почему Евгению назначили начальником разведки. Да, это она подкралась к шатру, оставаясь невидимой для острых глаз гулей. Разведчица наблюдала и делала выводы.

* * *

Эта белая девушка, выросшая среди мужчин, дочь свирепого британского пирата, знала все прелести морской качки, вкус рома и пьяный угар победы. Она впервые убила в двенадцатилетнем возрасте — пьяного боцмана, решившего с ней поразвлечься. Когда ей исполнилось семнадцать и команда корабля дралась из-за неё похлеще собачьей стаи, каждый день отваливая за борт по матросу, отец принял решение.