Попугай в медвежьей берлоге - Максим Матковский

Они пожали плечами и невозмутимо вернулись к работе: Артур орудовал ломом, а отец топором. Интересно, сколько времени у них уйдет, чтоб закончить проклятую канаву? Справятся ли они до позднего вечера или вернутся сюда завтра? От одной мысли, что завтра бы мне пришлось вернуться к сизифову труду, меня чуть не вытошнило, я взял портфельчик и быстро зашагал в сторону метро. Необходимо было пройтись, прочистить голову, подышать воздухом.

Испачканная нефтью акула медленно ехала по дороге рядом со мной. Чего им от меня надо? Неужели я таки задел лопатой автомобиль? И сколько это будет стоить? Тысячу? Пять тысяч?! Нет, уж лучше пускай они сразу возьмут меня в рабство или убьют!

Я остановился и повернулся к акуле. Акула притормозила. Медленно опустилось тонированное стекло со стороны водительского сиденья, и каково же было мое удивление! За рулем сидела одна из моих главных мучительниц третьего курса – Карина.

Карина!

Какой позор, неужели она видела меня за рытьем канавы, и еще больший позор – она видела, как я сдался и кинул работу.

Сделав вид, что не заметил ее, я отвернулся, и быстро зашагал в другую сторону.

– Максим Александрович! – позвала она меня.

Я не реагировал. Пусть знает!

– Максим Александрович! Давайте я вас подвезу!

– Мне не туда! Спасибо! – выпалил я и перешел на трусцу.

– А куда вам? – спросила Карина.

– Не туда, куда вам, я же просил называть меня на «ты», бросьте ваши грязные игры.

– Садись! – сказала она, и я прыгнул в салон.

В теплый, кожаный, роскошный, благоухающий женскими духами салон. Во чреве акулы было все по-другому: панель управления перемигивалась разноцветными лампочками, работала камера заднего вида, тихо играла музыка, подогрев сиденья упорно трудился над разморозкой моего околевшего зада. Я очутился в космическом корабле для бессмертных богов, которые правят миром одним мизинцем. Понимаю, что пресмыкаться перед роскошью – это унизительно, понимаю, что не должен петь оды к чудесам современного автомобилестроения для людей с достатком выше среднего. Но дери меня черти во все дыры, я ничего не мог с собой поделать, я хотел опустить стекло, закурить сигарету и высунуть рыло в окно – пусть знают с кем имеют дело. Эти жалкие людишки на дорогах! В своих дешевеньких развалюхах! Посторонитесь!

– Посигналь этому петуху на «Жигулях»! – крикнул я.

– Простите, что? – спросила Карина (водила она превосходно! Я едва поборол желание поцеловать ее коленку!)

– Говорю, ну и пробки сейчас из-за снега.

– Ты рыл канаву?

– Да, – ответил я. – Канаву, конечно. Не рыл, а показывал красномордым деревенщинам, как правильно обращаться с мерзлым грунтом. Там мой офис будет. Бюро переводов. Самое престижное в Киеве, клиенты уже толпятся. Я создам огромный штат переводчиков. Двести человек. Или больше…

– Эти рабочие роют канаву для моего брата. У него там офис, – сказала Карина.

– Ничего не знаю. Ваш брат тоже будет в том здании?

– То здание полностью принадлежит ему.

– Хм, ну да, ну да, – сказал я. – Значит, мы говорим о разных зданиях.

– Хочешь, заедем, пообедаем где-нибудь?

– Нет, у меня совсем нет времени. Я уезжаю, в командировку, в Бейрут. Очень важные переговоры. Поставки оружия. Контракты на миллионы. Президент тоже будет, министры тоже будут. Дела.

– Значит, у нас завтра не будет пары?

– Будет! Еще как будет! Готовьтесь. Я вернусь, даже и не надейтесь.

Непонятно, чем я думал, но буквально на ходу я попытался выпрыгнуть из машины, Карина резко затормозила, я захлопнул дверь, она остановила акулу у бровки.

– Слушай, извини за…

– Не стоит!

– Ты хороший учитель, правда…

– Нет-нет, никакой я не учитель. Ты была права, я слишком молод, чтоб преподавать. Учитель начинается с сорока, и не раньше!

– Давай, дам тебе взаймы? – спросила она.

– Что за вздор! – Я выпрыгнул из машины и поспешил скрыться в толпе.

После смерти Абу Магира мне позвонила заведующая кафедрой Лариса Дмитриевна и предложила взять полставки в Институте филологии. Третий курс. Попались несерьезные ребята – в основном аудитория состояла из приезжих. На парах они шелестели фантиками от конфет, постоянно что-то жевали, громко смеялись и вели себя как школьники. Больше всего меня раздражали девушки, попивающие соки из трубочек. Я им сказал:

– Дела плохи. Вы ни черта не знаете.

Бороться с ними не было сил. Да мне и не хотелось. У всех туповатые рожи, парни сидели, разинув рты, и мечтательно поглядывали в окошко. Девушки постоянно смотрелись в зеркальца, тискали мобильники и охаживали губы помадой.

Бестолковая публика. Глаза не горят. Скучающие смерды.

Также после смерти Абу Магира мне достались его вечерние курсы. Еще пятьсот гривен в кармане. Курсы проходили три раза в неделю, начинались в семь вечера и заканчивались в десять. Люди приходили разные: курсанты военного института, некрасивые филологические девы, семейные пары, праздные идиоты, которые вместо боулинга и бальных танцев почему-то выбрали арабскую вязь. Курсы – вообще плевое дело, легкие денежки, специально к ним я никогда не готовился, приходил и читал дневной материал.

Дела пошли на лад. Иногда в день я читал по четыре лекции, потом ехал домой пить кипяток с кипятком, просиживал над учебником арабского языка и возвращался в желтый корпус читать курсы.

Однажды меня вызвали на кафедру. Лариса Дмитриевна попивала чай за столом. Перед ней стояли студентка и мать студентки. В студентке я узнал отъявленную прогульщицу с третьего курса. Мать студентки трет глаза платочком, одета бедно и неряшливо, студентка же одета вызывающе и безвкусно. Несмотря на холодину, на ней коротенькое платьице, грудь нараспашку. Она громко жует жвачку и всем своим видом показывает: нужны вы мне больно, умники, вот выйду замуж за высокого, голубоглазого, богатого и молодого… Классическая ситуация. Непонятно, зачем родители впихнули девочку в институт на арабский язык и литературу? При этом хорошенько раскошелились и теперь страдают.

– Матковский! – сказала Лариса Дмитриевна. – Как там твои нефтяные магнаты поживают?

– Спасибо, хорошо, – ответил я, опешив от такого радушного приема.

– Вот этот самый Матковский, – сказала Лариса Дмитриевна матери студентки. – Его никто не любит – слишком вредный. Но профессор Удов называет его будущим украинской арабистики…

– Профессор Удов даже правильно огласовки не может расставить! – вспылил я и крепко прижал портфельчик к груди.

– Тихонько, тихонько, – пожурила меня Лариса Дмитриевна. – Ох уж эти арабисты… как дети, ей-богу…