Знаменитый сыщик Калле Блюмквист играет - Астрид Линдгрен

– Ты уже достаточно клялся! – оборвал его Бледный. – Когда тебе придёт охота сказать, куда ты девал вещички, можешь открыть рот. А до тех пор не рыпайся! Будешь храниться в лежачем положении, как бутылка с минеральной водой. Надеюсь, твои маленькие друзья не будут возражать, если я тебя опять свяжу? И ты ведь не слишком голоден и не очень хочешь пить, старина? Потому что я, к сожалению, ничего не могу тебе предложить, кроме этого носового платка. До тех пор, пока ты не образумишься!

– Артур! – завопил дядя Эйнар в отчаянии. – Ты должен выслушать меня. Знаешь, кто всё заграбастал? Вот эти вот щенки! – Он указал на детей. – Они уже собирались привести сюда фараона, когда вы нагрянули. Вот уж не думал, что буду рад видеть ваши рожи! Но сейчас вы пришли как нельзя кстати.

Минуту все молчали. Бледное лицо с бегающими глазками повернулось к ребятам. Калле почувствовал, что надвигается страшная опасность. Это было нечто совсем иное, гораздо более ужасное, чем когда он стоял перед дулом пистолета дяди Эйнара.

Молчание прервал второй, тот, которого Калле называл Противным.

– А что, Артур, может быть, на этот раз он говорит правду?

– Возможно, – ответил Артур. – Это мы скоро узнаем.

– Ребят предоставьте мне, – сказал дядя Эйнар. – Я быстро выжму из них всё, что нам нужно.

Андерс, Калле и Ева-Лотта слегка побледнели. Да, Калле не ошибся, это было посерьёзнее войны Роз…

– Послушай, Артур, – продолжал дядя Эйнар, – если до тебя наконец дошло, что я не собираюсь вас надувать, то ты, конечно, понимаешь, что мы теперь больше чем когда-либо должны держаться заодно. Разрежь-ка верёвку, – он показал на ноги, – и давай кончать дело. Сдаётся мне, что нам давно пора отсюда убираться!

Артур без единого слова подошёл к нему и разрезал верёвку. Дядя Эйнар с трудом поднялся, потирая онемевшие мышцы.

– Это была самая длинная ночь в моей жизни! – вздохнул он.

Артур ехидно скривил рот, а Противный хрипло засмеялся.

Дядя Эйнар подошёл к Калле и взял его за подбородок.

– Ну так как же, господин сыщик, ты, кажется, собирался посылать за полицией?

Калле молчал. Игра была проиграна, он это понимал.

– Должен тебе сказать, Артур, что эти дети невероятно сообразительны. И я буду очень удивлён, если они не расскажут дяде Эйнару по-хорошему, где спрятали драгоценности.

– Здесь их нет, а где они, мы не скажем, – упрямо ответил Андерс.

– Послушайте меня, детки, – сказал дядя Эйнар. – Вот эти два добрых дяди вчера вечером неправильно меня поняли. Они вбили себе в голову, что я знаю, где лежат драгоценности, но не хочу им сказать, куда их спрятал. Поэтому они дали мне ночь на размышление. Как я уже сказал, это была самая длинная ночь в моей жизни. В этом погребе довольно-таки темно по ночам. В сущности, ни зги не видно. И к тому же холодно, как в склепе. И если руки и ноги связаны, то очень плохо спится. И есть хочется, и пить тоже, уверяю вас. Куда лучше и уютнее спать дома, у мамы, правда, Ева-Лотта?

Ева-Лотта смотрела на дядю Эйнара, и лицо у неё было совсем такое, как когда он мучил её любимого Туссе.

– Господин знаменитый сыщик, – обратился дядя Эйнар к Калле, – как ты смотришь на то, чтобы провести одну или, скажем, две ночи в этих развалинах? Или даже все ночи, которые тебе остались?

Калле почувствовал, как по спине поползли отвратительные мурашки.

– Кончай размазывать! – вмешался Артур Редиг. – Волынка слишком затянулась. Слушайте, отпрыски! Я детей люблю, даже очень. Но таких, которым приспичило бегать за фараонами, когда надо и когда не надо, я терпеть не могу. Мы вас здесь запрём, мы вынуждены это сделать. Выйдете вы отсюда живыми или нет, зависит от вас самих. Либо вы выложите драгоценности, и тогда проведёте здесь только одну ночь, от силы две. Как только мы будем в безопасности, ваш милый дядя Эйнар напишет и сообщит, где вы находитесь.

Он помолчал.

– Ну, а если вы не захотите говорить, куда их дели, тогда… тогда мне даже страшно подумать, как будут плакать ваши дорогие мамочки.

Андерсу, Калле и Еве-Лотте тоже было страшно об этом подумать. Калле вопросительно посмотрел на Андерса и Еву-Лотту. Они кивнули. Положение безвыходное, придётся сказать, где лежит железная коробка…

– Ну, знаменитый сыщик? – поторапливал Калле дядя Эйнар.

– А вы нас обязательно выпустите, если мы скажем? – спросил Калле.

– Разумеется, – ответил дядя Эйнар. – Ты не веришь дяде Эйнару, мой мальчик? Вы останетесь здесь только до тех пор, пока мы не переберёмся в более подходящее место, чем этот город. К тому же я попрошу дядю Артура, чтобы вас не связывали, и тогда вам здесь будет совсем неплохо!

– Железная коробка находится в белом комоде на чердаке булочной, – сообщил Калле, и видно было, что ему стоило огромных усилий произнести эти слова. – Там, где был цирк «Калоттан».

– Чудесно! – сказал дядя Эйнар.

– Ты уверен, что знаешь, где это? – спросил Артур Редиг.

– Абсолютно! Вот видишь, Артур, как важно для нас держаться заодно. Никто из вас не может подняться на чердак булочной, не вызвав подозрений, а я могу.

– Ладно, – проговорил Артур. – Пошли!

Он посмотрел на троих ребят, молчаливо жавшихся друг к другу.

– Надеюсь, вы сказали правду! «Правда дороже золота» – есть такая хорошая пословица, мои юные друзья. Если вы наврали, мы вернёмся сюда, и тогда уж вам будет так плохо, так плохо…

– Мы не соврали, – пробурчал Калле, глядя исподлобья.

Дядя Эйнар подошёл к нему. Калле сделал вид, будто не замечает его протянутой руки.

– Прощай, господин знаменитый сыщик. Мне кажется, тебе лучше бросить криминалистику. Кстати, нельзя ли получить обратно отмычку? Ведь это ты её взял?

Калле вынул из кармана отмычку.

– Вам тоже кое-что не мешало бы бросить, – сказал он угрюмо.

Дядя Эйнар рассмеялся.

– Прощай, Андерс, спасибо за компанию! Прощай, Ева-Лотта! Ты милая девочка, я всегда так считал. Передай привет маме, если я не успею с ней попрощаться!

Он поднялся по лестнице со своими приятелями. В дверях дядя Эйнар обернулся и помахал:

– Обещаю, что обязательно напишу и сообщу, где вы находитесь. Если только не забуду…

Тяжёлая дверь с шумом захлопнулась.

– Это я виноват, – заговорил Калле после паузы, которая, казалось, длилась целую вечность. – Только я один. Не надо было впутывать вас в это дело. А может, и себя тоже.