Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II - Жоубао Бучи Жоу

чем он успел договорить, ужас ребенка достиг предела и, содрогнувшись всем телом, он громко зарыдал. Услышав этот душераздирающий рев, люди начали оглядываться на них.

Чу Ваньнин будто не замечая, что происходит, продолжал протягивать конфету, шепотом убеждая рыдающего малыша:

— Очень сладко.

Чу Ваньнин говорил о конфете, но ребенок соединил эти его слова с произнесенным до этого «ты» и решил, что этот страшный заклинатель сказал «ты очень сладкий». В маленькой головке тут же окончательно сложилась мысль, что злой бессмертный собирается сделать из него какое-нибудь очень сладкое зелье и от ужаса он заорал во все горло.

Чу Ваньнин застыл.

Автору есть, что сказать: сегодня наша маленькая театральная труппа возобновляет свою работу~

«Три диких экскурсовода[172.3]».

Мясной Пирожок: — Всем привет. Добро пожаловать на остров Фэйхуа. Давайте пригласим нашего провинциального гида Сюэ Мэнмэна рассказать нам немного об этих живописных местах и дать пару полезных советов по технике безопасности~

Сюэ Мэнмэн: — Блять, сама ты из деревни!

Мясной Пирожок: — Так как гид Сюэ оскорбил руководство, он отстранен от работы. Пожалуйста, позвольте господину Чу Ваньнину, нашему второму вольнонаемному гиду, объявить о мерах предосторожности и рассказать вам об этих живописных местах.

Чу Ваньнин: — Я отказываюсь что-либо рассказывать.

Мясной Пирожок: — Поскольку гид Чу отказался от сотрудничества с администрацией, он также отстранен от работы. Пожалуйста, третий нелицензированный гид Мо Жань, расскажи о мерах предосторожности и местных достопримечательностях.

Мо Жань: — Хотя все ждут от меня спойлеры предстоящего квеста в п

Глава 173. Учитель, кто-то хочет прогнать нас

Он как будто держал в руке горячую картошку и не знал, что с ней делать. Все больше людей оглядывались на него, и от такого излишнего внимания кончики его ушей покраснели от смущения. Наконец, в поле зрения появилась пара рук, которые забрали у него ребенка. Чу Ваньнин с облегчением вздохнул и обернулся:

— Мо Жань?

— Да, — Мо Жань усадил мальчика на сгиб локтя, а свободной рукой пригладил волосы Чу Ваньнина. Он выглядел спокойным, но стоило его взгляду упасть на пламенеющее небо над Линьи, как между бровей пролегла горькая морщинка. Когда Мо Жань снова посмотрел на Чу Ваньнина, он постарался приподнять уголки губ в подобии улыбки, пытаясь скрыть охватившее его сердце беспокойство. И пусть его улыбка не была такой лучезарной и очаровательной, как всегда, но от нее сразу же стало теплее на душе.

— Ты договорился с жителями острова?

— Ну, можно и так сказать.

— Пожар в Линьи, скорее всего, не потухнет еще дней пять. До тех пор нам придется оставаться на острове Фэйхуа, но тут совсем мало домов, а мы привели слишком много людей…

— Я спросил об этом у старосты. В тесноте, да не в обиде, если потесниться, сможем разместиться все.

Не было ничего плохого в том, чтобы позволить Мо Жаню решать такого рода вопросы. Он умел общаться с людьми, да и выглядел куда приятнее… достаточно вспомнить о том, как на него заглядывались девушки в деревне, где они помогали с уборкой риса. Определенно, Мо Жань привлекал их куда больше, чем он сам.

Думая об этом, Чу Ваньнин и сам не мог понять, что за эмоции у него вызывает этот факт. Наконец, кивнув, он сказал:

— Спасибо, что взял на себя этот тяжелый труд.

— Что вы такое говорите, это совсем не тяжело, — Мо Жань посмотрел на конфету в его руке и тут же все понял. Взглянув на затихшего у него на руках малыша, он подмигнул ему и с улыбкой спросил, — так почему ты плачешь?

— Я хочу к маме... и папе...

Мо Жань понимал, что едва научившийся ходить ребенок еще слишком мал, чтобы осознать, что его родители погибли в море огня и уже никогда не вернутся. Он больше не мог сдерживать грусть, поэтому просто потерся лбом о детскую щечку и утешающе прошептал:

— Мама и папа… отлучились по делам и еще какое-то время вы не сможете увидеться. Веди себя хорошо, чтобы они гордились тобой, когда вы снова встретитесь.

Какое-то время он обнимал и утешал ребенка, пока тот, наконец, не начал успокаиваться. Малыш все еще всхлипывал, но больше не кричал и не плакал навзрыд.

Опустив голову, Мо Жань смотрел на него сквозь влажные от слез ресницы, а все еще сжимающий в руке конфету Чу Ваньнин стоял рядом и молча наблюдал за ним.

У Мо Жаня были правильные черты и четко очерченный профиль. Если бы он взялся рисовать тушью его красивое лицо, то это были бы четкие, выразительные и сочные линии в стиле классиков каллиграфии[173.1]. Над жесткой линией скул, словно прекрасные бабочки порхали ресницы, скрывающие глаза, взгляд которых сейчас был нежнее первых весенних листьев.

Увлеченный созерцанием Чу Ваньнин забыл обо всем и не сразу понял, что Мо Жань опустил голову, чтобы взять губами конфету из его пальцев. Чу Ваньнин резко сжал ладонь, глядя на него широко распахнутыми глазами, и испуганно спросил:

— Что ты делаешь?

Кусочек сладкого клейкого риса был настолько маленьким, что даже от такого легкого движения начал рассыпаться на кусочки и, пытаясь собрать их все, теплый и влажный кончик языка прошелся по ладони Чу Ваньнина, заставив все его тело тут же превратиться в камень. Этого мимолетного интимного прикосновения было достаточно, чтобы мурашки побежали по позвоночнику. Словно нежный росток разорвал оболочку зерна и вырвался из-под давящего на него глинистого грунта в мягкий чернозем...

Довольный Мо Жань чуть повернул голову и, продолжая зажимать сладкую нугу между губ, подмигнул ребенку, после чего, запрокинув голову, демонстративно проглотил:

— Видишь, это не противная пилюля, а просто сладкая конфета.

Чу Ваньнин: — …

Его мысли улетели куда-то очень далеко, и сейчас он совершенно не слышал, о чем Мо Жань разговаривает с этим ребенком.

Когда его душа наконец вернулась в тело, он увидел, что малыш робко смотрит на Мо Жаня. Расхрабрившись, мальчик удивленно переспросил:

— Ого! Правда конфетка?..

— Да, — с улыбкой ответил Мо Жань. — Этот бессмертный братишка очень добрый, зачем ему кормить тебя всякой магической гадостью?

Чу Ваньнин снова промолчал.

За прошлую ночь произошло столько событий, что Мо Жаню не хотелось спать. Когда ему, наконец, удалось разместить спасенных мужчин, женщин и детей, небо уже просветлело, и