Улан: Танец на лезвии клинка. Наследие предков. Венедская держава. Небо славян - Василий Сергеевич Панфилов

Шарль де Бриенн был не самым плохим генералом, но на пост командующего попал скорее волей случая. Революция многих заставила покинуть свои посты, не всегда добровольно. Так что отпрыск знатного рода был компромиссным вариантом, не более.

Основные силы французов расположились около Страсбурга и дальше на север, но отдельные отряды дошли аж до Мюло и расположенного на границе со Швейцарией городка Сен-Луи. Отряды без лишних слов грабили города, даже не заботясь такими словами, как контрибуция. Было их не слишком много – около тридцати тысяч.

– Жирная добыча, – задумчиво сказал Рюген, изучая карту и поглядывая на разведданные, – но чтобы поймать эти разрозненные отряды, придётся идти маршем, который даже для нас можно назвать форсированным.

– Справимся, сир, – выступил вперед главный квартирмейстер, – наши солдаты бодры и здоровы, с амуницией всё в порядке.

– Гм… А у франков?

Квартирмейстер чуточку задумался…

– Не хочу радоваться раньше времени, но если верить донесениям разведки, они сильно расслабились с момента начала революции, да и полноценные тренировки не проводились давно. Стрелять, фехтовать и владеть штыками они не разучились, а вот длительные переходы давно делали. Ну и обувь… был скандал, что поставщики дали армии скверные сапоги. Вроде бы как раз в части де Бриенна попали.

– Вроде бы? – с иронией спросил император. – Я тебя не узнаю, Андрей.

– Не точно выразился, – поправился квартирмейстер, – они точно попали в «наши» части, но сколько солдат обуто в… это, сказать не могу. По разным оценкам – от пятнадцати до двадцати пяти процентов.

– Уже неплохо… Ну тогда… Готовься – пойдём очень быстро. Сам знаешь, что делать: проверь больных да раненых, обувь кому надо заменить…

Долго не думая, Рюген разделил армию надвое, дабы взять южную часть французских войск в клещи. И начался марш… Взвыли даже тренированные венедские солдаты, тем более что за зимний период они несколько расслабились. Ну и весенняя распутица… Здесь она была выражена не так сильно, как в России, но была достаточно заметной. Солдатам было очень тяжело, но никто не ныл, все прекрасно понимали, что возможность уничтожить часть французских войск без особого риска для собственной жизни – шанс нечастый. А главное, поговорку Грифона «Ведро пота заменит каплю крови» помнили все и считали, что лучше уж попотеть, чем получить ранение.

Под предводительством короля было почти пятьдесят тысяч человек, когда они встретили французские части у Кольмара. Немного – порядка десяти тысяч человек.

– Сир, вот через ту лощину можно ударить, – показал местный проводник, протирая слезящиеся от ветра глаза, – там кустарником заросло – не сильно, но со стороны прохода не видать. Кавалерию в бой не пошлёшь, но егерям – самое то.

– Служил? – спросил император заросшего щетиной проводника. Тот скривился, будто укусил лимон.

– Аж три раза, государь. Пока провинции были бесхозными, то чьи только вербовщики тут не гуляли. А как они работают, сами знаете – полдюжины здоровяков, да… – Тут он махнул рукой, не желая вспоминать неприятное. – Но я так считаю: коль присягу даёшь под дулом ружья или ещё как насильно, то она и не действительна…

Марк с надеждой уставился на своего императора, и тот не подвёл. Солидно кивнул и подтвердил:

– Только по доброй воле. В армии Венедии и в армии империи служат только добровольцы. Не скажу, что жалованье очень уж большое, но получше, чем во Франции. А уж про кормёжку да обмундирование и говорить не приходится.

– А это… Из наших будут набирать?

– Будут. Эльзасцы да лотарингцы – солдаты отменные, да знают, что такое честь. Имперские войска буду формировать. Но учти, поскольку командиры в большинстве своём будут венеды – по крайней мере, поначалу, да и языков с наречиями очень уж много, так что венедский придётся учить – в армии все команды на нём отдаются.

– Ну эт не проблема, – засветился проводник, – хоть чуток, его тут многие знают. А… командовать кто?

Марк задал вопрос и аж сжался от собственной наглости.

Грифич хмыкнул, но ответил:

– Белова Макса хочу поставить – достойный офицер.

– Так я ему родственник – жены отчим ему дядей в четвёртом колене приходится!

Эльзасец аж засветился и принялся поглядывать по сторонам горделиво – звона какая честь родичу оказана! А значится, и ему!

Десять тысяч против пятидесяти – не смешно, но… По местным правилам врага не полагалось убивать, если он сдаётся. А увидев против себя такую армию, французы бы непременно сдались. И что потом с ними делать? Тащить за собой – так они темпа не выдержат. А не тащить – так их освободят основные силы французских войск. Дилемма….

Решил проявить милосердие: не гуманизм проснулся, просто чтобы не «дразнить собак» – всё-таки Франция пока, несмотря на революцию, великая страна. Если хотя бы на время прекратит междуусобные разборки, да колониальные войны, да вялотекущую войну с Испанией и сосредоточит свои силы на возрождающейся империи… Могут и задавить. Не хватало ещё, чтобы на него повесили «образ врага» – пусть лучше тратят свои силы в драках с другими.

Поэтому…

– Французские солдаты! – Выехал на поле переговорщик – дьякон-расстрига из РПЦ, которого он взял в свиту за неплохое знание языков и чудовищной мощи голосину.

– Император не желает ваших смертей, – басил расстрига, которому, пожалуй, даже мегафон не слишком был нужен. – Нас больше пятидесяти тысяч, вас – меньше десяти. Как умеют драться венеды и насколько хорош как полководец наш император, вы уже знаете. Он предлагает вам сдать оружие. Никакого плена! Отдавайте оружие и можете идти куда вздумается. Офицеры остаются с личным оружием! – Расстрига повторил это несколько раз в разных вариациях, после чего вернулся. Через полчаса от стоящей в полной боевой готовности французской армии подъехали переговорщики – аж четырнадцать человек, причём комиссаров[431] среди них было пятеро.

В лагере герцога Померанского приняли их весьма дружелюбно.

Нужно заметить, что французы оглядывались несколько… брезгливо. А как же – никаких шатров для офицеров, даже штабная палатка самого императора меньше, чем у иного французского лейтенанта. Для привыкших к невероятной пышности парижан зрелище и правда было достаточно убогое. Правда, когда они заметили безукоризненную чистоту и весьма добротную одежду солдат, лица приняли несколько иное выражение.

– Никаких ловушек и урона для чести, – повторил Рюген специально для комиссаров, –