Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба - Макс Мах

«Выбор? – спросил Карл. – Что и для чего я должен выбирать?»

Он по-прежнему держал оружие в руках, но сейчас перед лицом таких сил, какие вели с ним разговор, решил, что это излишне. Даже зачарованная сталь иных бессильна против мощи богов Высокого Неба.

«Выбор? – спросил он, вкладывая Синистру в ножны. – Что и для чего я должен выбирать?» – спросил Карл и вдруг увидел, что, сам того не замечая, прошел едва ли не треть пути до исполинских обелисков. Здесь черная тропа прерывалась и начиналась тропа, сложенная из плит снежно-белого мрамора. Когда и как появилась перед ним эта белая тропа, он не знал, но почувствовал, что ступив на нее, совершит нечто настолько ужасное и необратимое, что не может даже вообразить.

«Тропа… Выбор…»

Он снова посмотрел на огромное лицо слева. Холодные выжидающие глаза. Не каменные, а живые… Но определить, какого они цвета, Карл, как ни странно, не мог.

«Выбор, Карл», – сказали глаза, и перед ним неожиданно предстала во всем великолепии виденная когда-то в доме Игнатия Кузнеца фреска Василия Вастиона. На этот раз ее не покрывали ни копоть, ни грязь, копившиеся веками, и краски казались живыми и яркими. Такими живыми и яркими, какими на самом деле могут быть только краски жизни…

Он стоял посреди битвы, а вокруг – рядом с ним и вдали – сражались и умирали в последней схватке люди и иные. Он слышал звон оружия, бессмысленные выкрики и тяжелое дыхание дерущихся не на жизнь, а на смерть бойцов; чувствовал на лице холодный ночной ветер и ощущал прикосновения жара от далеких всполохов живого огня; вдыхал дым пожарищ и запахи пота и крови… Он был там во плоти и мог рассмотреть любую деталь, выражение лиц и глаз… И только лица вождей двух армий были скрыты тьмой, потому что…

Он снова был в ущелье. Пот тек по лицу, как будто Карл сам участвовал в том многочасовом сражении, что «показала» ему богиня, требовавшая от него решения.

«Выбор!» – повторила она.

«Выбор!» – вторил ей другой «голос», и Карл посмотрел направо.

Каменное лицо было безмятежно, и глаза, хоть и живые, но не человеческие, смотрели с чувством холодного превосходства.

«Выбор! – Напомнила вторая богиня. – Сделай выбор, Карл».

И тогда он ее узнал, хотя казалось, в этом величественном чужом лице не было ничего, что могло бы напомнить ту женщину, которая являлась ему во сне. Но это была она. Та, что следовала за ним по бесконечным дорогам его жизни, чтобы однажды все-таки поймать в ловушку Мотты.

«Ты!»

Но он уже снова стоял посреди битвы, а вокруг – рядом с ним и вдали – сражались и умирали в последней схватке люди и иные. Он слышал звон оружия, бессмысленные выкрики и тяжелое дыхание дерущихся не на жизнь, а на смерть бойцов; чувствовал на лице холодный ночной ветер и ощущал прикосновения жара от далеких всполохов живого огня; вдыхал дым пожарищ и запахи пота и крови… Он был там во плоти и мог рассмотреть любую деталь, выражение лиц и глаз… И только лица вождей двух армий были скрыты тьмой, потому что…

3

Сила сопереживания, охватившего его целиком второй раз подряд, была так велика, что, вынырнув из недр ожившего видения, Карл ощущал себя так, словно и в самом деле пережил два грандиозных сражения, случившихся одно за другим, без паузы переходя одно в другое. Но главное не в том, как он сейчас себя чувствовал, а в том, что теперь он окончательно понял, какое мерзкое сокровище хранили запечатанные неснимаемой печатью «Задона» Врата.

«Боги…» – если бы Карл смог сделать это физически, то, наверное, даже улыбнулся. Презрительно, разумеется, потому что боги Высокого Неба оказались вполне по-человечески глупы и бессильны.

И ничего-то сами они поделать не могли. Не знали, не умели, были не способны. Или и над ними довлела высшая сила? Уж не великий ли одинокий бог убру наложил эти ограничения? Но, как бы то ни было, самостоятельно действовать здесь, на Земле, в том единственном месте, где великая сила свершения способна была разрешить их давний спор, небожители, судя по всему, сами не могли. Только через других, тех, до кого были в силах дотянуться. Только через немногих сих. Однако в том-то и дело, что той безымянной богине иных – Голубой Страннице Высокого Неба, которую Карл так долго почитал за свою мать, – для достижения собственных целей нужен был не только и не столько человек или иной, а некто, по праву рождения принадлежащий обоим этим мирам. И Карл Ругер не стал первым, кого посылала она к великим Вратам, запечатанным неснимаемой печатью. А уж кем должен быть тот, кто обладал большей, чем боги Высокого Неба, властью, по-прежнему оставалось только гадать. Карл всего лишь оказался тем единственным, кто прошел этот путь до конца. А почему случилось именно так, а не иначе, и кто предопределил ему такую судьбу, и предопределил ли, было неизвестно. И вряд ли тайна эта будет когда-нибудь раскрыта. Но не в том суть. Случилось то, что случилось, и именно ему, Карлу Ругеру из Линда, суждено было однажды прийти туда, куда следует, причем не когда-нибудь, а тогда, когда нужно. Впрочем, как давно уже догадывался Карл, такие люди, как он, по определению не могли стать игрушкой в чужих руках, даже если это руки богини. Что захотят, то и будут делать, как бы не склонял их «случай» к другому, а не захотят, так и не сделают вопреки всем соблазнам Верхнего и Нижнего Миров.

«Нет, – решил Карл, глядя на последнюю дорогу, буквально умолявшую его сделать первый, роковой, потому что безвозвратный, шаг. – Нет, „матушка”, я не стану убийцей людей…»

Перед его глазами прошли образы тех, кого ему предлагалось сделать своими врагами и будущими рабами: Петр Ругер, Карла и Стефания, Яр и Ребекка, Август Лешак, Иван Фальх, огненная дева Анна… Их было много, встреченных им на дороге длиною в жизнь, тех, кто имел имя и собственную историю. И еще большее количество людей – несчетное их множество – навсегда остались для Карла безымянными, никогда им не встреченные, лишенные облика, но жившие когда-то или ныне живущие под Голубым Куполом.

«Нет, – решительно ответил Карл кому-то, кто, возможно, мог его теперь услышать. – Нет, это не мой путь и дорога не моя».

Однако правда и то, что на кон были поставлены не только их судьба и их память, но и судьбы других: Деборы и Валерии, Марта, Людо и Виктории, Гавриеля и Игнатия… Пройдет совсем немного дней и высокое небо ойкумены примет в свои объятия едва ли не последнего уцелевшего дракона. И мог ли Карл лишить старика Игнатия счастья полета? А небо, истосковавшееся по его могучим крыльям, оставить в одиночестве мог?

«Нет, их палачом я не буду тоже», – покачал он мысленно головой, поднимая взгляд от дороги, мощенной снежно-белыми искрящимися плитами, к узкой вертикальной щели между двумя обелисками, где как раз в это мгновение вспыхнул наконец первый – кроваво-красный – луч встающего над горами солнца.

Ни то, ни другое… Тогда что? Но разве обязательно совершать такой выбор? Разве ойкумена не единая и единственная обитель для тех и других?