Луиза Сан-Феличе. Книга 2 - Александр Дюма

И, взяв под руку боцмана, он отправился вместе с ним вдоль по набережной к Маране.

Там у дебаркадера качался ялик. Охранял его только один матрос, но боцман засвистел в свою дудку, и сейчас же прибежали трое других, вскочили в лодку, а за ними боцман с молодым рыбаком.

— На «Ранер»! Живей! — приказал на плохом английском боцман, садясь за руль.

Матросы налегли на весла, и легкое суденышко заскользило по воде.

Спустя десять минут оно причалило к трапу левого борта «Ранера».

Боцман сказал правду. Ни капитан, ни его помощник, казалось, даже не заметили, что на борт ступил посторонний человек. Все уселись за стол, и так как рыбы наловили много, один из матросов, провансалец родом, приготовил буйабес; трапеза оказалась еще лучше, чем обещал боцман.

Мы должны признаться, что три блюда, последовавшие одно за другим и орошенные полбутылкой калабрийского вина, оказали благоприятное воздействие на расположение духа молодого гостя.

За десертом на палубе показался капитан в сопровождении помощника и, гуляя, приблизился к носовой части маленького судна. Матросы встали, но капитан подал знак, чтобы все снова сели за стол.

— Прошу прощения, капитан, — обратился к нему боцман, — у меня есть к вам одна просьба.

— Чего ты хочешь? Говори, Джованни, — сказал, улыбаясь, капитан Скиннер.

— Не я хочу, капитан, а один мой земляк, которого я подцепил на палермской улице и пригласил с нами пообедать.

— Вот как! И где же он, твой земляк?

— Он здесь, капитан.

— О чем он просит?

— О большой милости, капитан.

— Какой?

— Позвольте ему выпить за ваше здоровье.

— Решено, — сказал капитан. — Мне это пойдет на пользу.

— Ура капитану! — дружно закричали матросы. Скиннер приветственно кивнул.

— Как зовут твоего земляка? — спросил он.

— Ей-Богу, не знаю, — отвечал Джованни.

— Меня зовут вашим покорным слугой, ваша милость, — отозвался молодой человек, — и я бы очень хотел, чтобы вы звались моим хозяином.

— О-о! Да ты остер, малый!

— Вы так думаете, ваша милость?

— Уверен, — отвечал капитан.

— А ведь никто этого не замечал с тех самых пор, как матушка говорила мне это в бытность мою сосунком.

— Но у тебя все-таки есть и другое имя, кроме имени моего покорного слуги?

— Целых два, ваша милость.

— Какие же?

— Тонино Монти.

— Постой, постой, — проговорил капитан, словно пытаясь что-то вспомнить. — Кажется, я тебя знаю.

Молодой человек с сомнением покачал головой.

— Это было бы удивительно.

— Дай-ка припомнить… Ну, конечно! Не сын ли ты главного тюремщика в Кастелламмаре?

— Ей-Богу, правда! Ну, вы, должно быть, колдун, раз смогли угадать…

— Я не колдун, зато я приятель кое-кого, кто для тебя хлопочет о должности тюремщика. Я друг кавалера Сан Феличе.

— Который, разумеется, ничего для меня не выхлопочет.

— Вот тебе и раз! Почему же не выхлопочет? Кавалер ведь не только библиотекарь герцога Калабрийского, он его друг.

— Да, но он муж арестантки, о которой так заботится его величество, что она только чудом еще жива. Если бы у кавалера был влиятельный покровитель, он прежде всего спас бы жизнь своей жене.

— Именно потому, что ему отказали или откажут в большой милости, при дворе рады будут оказать ему ничтожную услугу.

— Пусть бы Господь Бог вас не услышал!

— Это почему же?

— Потому что меня больше устроило бы служить вам, чем королю Фердинанду.

— Ну, знаешь, — сказал, смеясь, капитан Скиннер, — я не хочу с ним соперничать!

— О капитан, вы не будете с ним соперничать, я подаю в отставку еще до назначения.

— Возьмите его, капитан, — вступил Джованни. — Тонино — славный малый. Он с самого детства рыбачит, значит, из него выйдет добрый матрос. Я за него в ответе. Мы все будем рады, если увидим его матросом.

— Да! Да! Да! — загалдели матросы. — Верно!

— Капитан, — сказал Тонино, приложив руку к сердцу, — даю честное слово сицилийца, если ваша милость согласится на мою просьбу, вы будете мною довольны.

— Пожалуй, приятель, — отвечал капитан, — я готов, потому что ты, как мне кажется, добрый малый. Но я не хочу, чтобы люди говорили, будто я вербовщик и нанял тебя в пьяном виде. Развлекайся с товарищами сколько тебе угодно, но вечером отправляйся домой. Поразмысли хорошенько за ночь и за завтрашний день, а если к вечеру не передумаешь, возвращайся; тогда и договоримся.

— Да здравствует капитан! — воскликнул Тонино.

— Да здравствует капитан! — повторил весь экипаж.

— Вот вам четыре пиастра, — продолжал Скиннер. — Отправляйтесь на берег, пропейте их, проешьте, это меня не касается. Но чтобы к вечеру все были на месте и чтобы не было видно и следа выпитого. Идите.

— А как же шхуна, капитан? — спросил Джованни.

— Оставь двух вахтенных.

— Да ведь никто не захочет оставаться, капитан!

— Киньте жребий, и те, кто вытянет, получат в утешение по пиастру на брата.

Кинули жребий, и два матроса, кому он выпал, получили по пиастру.

К девяти часам вечера все вернулись на борт, как велел капитан, только слегка навеселе.

Капитан произвел смотр экипажу, как делал, по обыкновению, каждый вечер, потом подал знак Джованни следовать за ним в капитанскую каюту.

Через десять минут на борту «Ранера» все, кроме двух вахтенных, крепко спали.

Джованни проскользнул в капитанскую каюту, где его ожидали Скиннер с помощником капитана. Оба, казалось, горели нетерпением.

— Ну, как? — спросил Скиннер.

— Он наш, капитан.

— Ты уверен?

— Так уверен, будто уже видел его в списке экипажа.

— И ты думаешь, что завтра?..

— Завтра в шесть часов вечера он подпишет, это так же верно, как то, что меня зовут Джованни Каприоло.

— Дай Бог! — пробормотал капитанский помощник. — Значит, половина дела будет сделана.

И действительно, на следующий день, как обещал Джованни и как уже было сказано в первых строках этой главы, поспорив для видимости о сумме жалованья, которая по его особому требованию была внесена в договор, Тонино Монти, холостой, совершеннолетний, завербовался на три года матросом на судно «Ранер» и получил вперед деньги за три месяца, готовый нести полную ответственность перед законом, в случае если не сдержит своего слова.