К портретам русских мыслителей - Ирина Бенционовна Роднянская

заимствован Мартыновым из книги А.Н. Павленко «Европейская космология» (М., 1997), на которую он в «Конце времени композиторов» неоднократно ссылается; речь идет о «космологической инфляционной теории» – о фазовых переходах Вселенной с высших энергетических уровней на низшие и о развитии человеческого общества и его культуры по той же модели, причем свойство подобных переходов – их (по Павленко) необратимость. 7 14

1224

Напомню, что в стадиальности Зедльмайра задействовано то же число, хотя стадии, соответственно материалу и взгляду на него, иные; да и у П. Сорокина, коли счесть «чувственно-циническую» фазу культуры за самостоятельную, такое же исчисление. Не знаю, стоит ли за этим объективная закономерность, или в подсознании исследователей засел юнговский архетип, связанный с числом «четыре».

1225

Лосев А.Ф. О понятии художественного канона // Проблема канона в древнем и средневековом искусстве Азии и Африки. М., 1973. С.13. 7 15

1226

Абсолютно убедительного в ближайшем к нам по времени случае соцарта, направления, обреченного на смерть вместе с угасанием памяти о «социалистическом реализме» – но не столь очевидно работающего, едва стоит углубиться в толщу культурных пластов.

1227

Маленькое отступлении в сторону. В книге «Конец времен композиторов» автор относится к христианской культуре («иконосфере» в его терминологии) с величайшей, можно сказать – конфессиональной, серьезностью (не говоря уже о том, что пробовал силы в сочинении богослужебной музыки) и по ходу размышлений общего характера не раз ссылается на свой труд «Пение, игра и молитва в русской богослужебно-певческой системе» (М., 1997). Более того, для книги 2002 года характерна не только философская (где герои – Хайдеггер и Мирче Элиаде), но и собственно богословская аргументация, как бы к ней ни относиться. Тем сильней было мое удивление тому, что в «Пестрых прутьях Иакова» никакой христианский «дискурс» автору уже не понадобился, а «субстанциональное существование личности» (М2, с. 131) в лучших правилах буддизма объявлено иллюзией. Возможность такого скачка воззрений или даже рядоположенности их, как-то не хочется объяснять пресловутым «постмодернизмом», но – приходится. 7 1 8

1228

И даже указан срок этого «вскисания»: доколе Благая Весть не будет проповедана по всей обитаемой ойкумене. 7 19

1229

Такая интерпретация идеи милленаризма принята в Западной Церкви. Восточное богословие оставляет открытым вопрос о «локализации» Тысячелетнего Царства в прошлом или в будущем.

1230

А. Веберн и Б. Барток тогда были нам не по зубам (да и где было их слушать? – хотя приходит на ум тогдашнее стихотворение Натальи Горбаневской о поразившем ее опусе Бартока), но помню повальное увлечение «старинной музыкой» – ансамблем А. Волконского «Мадригал» и сочинениями А. Вивальди, – через что сказывался робко назревающий запрос на «новую искренность» и «новую простоту».

1231

Напомню, что автор, идейно борясь с чертами «застоя» в русской истории, ставит знак равенства между «целостностью», стремлением к синтезу – и самозамкнутостью.

1232

О том же приходилось раздумывать в самом начале 90-х вашей покорной слуге, искавшей разгадку «литературоцентричности» русского XIX века не в социально-политической (несвобода гражданской жизни), а в духовной области. «Источником расцвета, а со временем, может быть, и трагедии русской литературы стало то, что она натуральным и неприметным образом влилась в полость, оставшуюся от церковной кафедры, от амвона, с которого учили патриархальное общество церковные святители и служители. В ходе секуляризации литература стала как бы второй русской церковью, квазицерковным институтом для “образованных сословий”. Притом, что нити, связывающие ее с Церковью настоящей, не обрывались или не вполне обрывались – и это питало ее прямо или косвенно» (Роднянская И. Движение литературы. Т. 1. М., 2006. С .453).

1233

Об этом «нюансе» мы с Р. Гальцевой писали в статье «Помеха – человек» (1988), анализирующей антиутопии.

1234

От Серебряного века, от модерна, переходящего в авангард, у Мартынова делегирован «Петербург» Андрея Белого, и этот эмблематический выбор, по-моему, удачен.

1235

Если «положительным героем» первой из двух названных книг Мартынова выступает монах, чье устремленное к небу житие изливается в грегорианском хорале, то во второй таким героем легко представить друга и собеседника автора – Дмитрия Александровича Пригова, чье имя упоминается на страницах этой книги много чаще любого другого. Впрочем, поэта-перформансиста можно счесть и реинкарнацией архаической фигуры шамана, близкой автору обеих книг.

1236

Впрочем, если значительный труд и вложен, бутафорская суть от этого не меняется. Так, «Большой коллайдер», сделанный нашими мастерами арт-жеста из деревяшек, коры и прутьев, возможно, будет «храниться вечно» в получившем этот дар Люксембургском музее, но как артефакт он утратит всякий смысл вместе с забвением повода для акции.

1237

Ностальгия по невозвратному канону сейчас хлынула и в литературоведческие труды. В работе В.И. Холкина даны одни из многих примеров этой тенденции, когда «на сложную литературно-психологическую ткань накладывается жесткое лекало ортодоксального мифа и евангельского канона» (Холкин В.И. Илья Обломов в «обратной перспективе» // Sub speciе tolerantiae. Памяти В.А. Туниманова. СПб., 2008. С. 586).

1238

О том, насколько хорошо чувствует Елизаров коды ритуала, говорит одна прицельная деталь. Книга, с помощью бесцветного текста которой исподволь зомбируются читательские кланы, должна быть первоизданным подлинником и являть нетронутую целостность, так что изъятие вклейки со списком опечаток срывает всю магическую процедуру (на этом строится поворот сюжета). Иначе говоря, ритуал действенен лишь при соблюдении мельчайших традиционных предписаний. Так оно и понималось в архаических культурах. Любопытно, что Крусанову уже приходил в голову похожий кунштюк: «Это была особая книга <…> Постичь ее тайны мог только тот, кто владел особой техникой чтения <…> пользуясь разными способами извлечения смысла <…> можно было найти заклинания или руководства к действию на совершенно различные случаи» (указ. соч., с. 149—150). Вообще говоря, «книга – источник магии» – таков игривый слоган нашего постмодернистского псевдобарокко (о чем мне уже приходилось писать в 2002 году, в статье «Гамбургский ежик в тумане» // Роднянская И.Б. Движение литературы. Т. 1).

1239

Дескать, «если душа повторно погружается в человеческую плоть, это будут не разные люди, а лишь разные формы ее земного существования» – с. 357).