Далекие Шатры - Мэри Маргарет Кей

– Тебе туда не пробраться, – бесцеремонно перебил Сарджи. – Толпа слишком тесная. Я сам еле-еле к тебе пробился, а сейчас тебя ни за что не пропустят, даже несмотря на твою форму. Кроме того, уже слишком поздно. Слышишь?.. Они идут.

Снова резко загудели раковины. Но теперь сей заунывный нестройный вой звучал оглушительно громко, а последовавший за ним рев толпы доносился с последнего короткого участка дороги, пролегающей в самой роще. Через минуту-другую похоронный кортеж будет здесь, и у Аша не осталось времени, чтобы спуститься на террасу и попытаться пробиться через тесную, болезненно возбужденную толпу. Для этого было действительно слишком поздно.

Толпа на площадке внизу волновалась, подаваясь то вперед, то назад, точно приливная волна между опорами пирса. Люди толкались, пихались, вытягивали шеи в попытке разглядеть что-либо поверх голов или уворачиваясь от беспорядочных ударов латхи, которыми орудовали солдаты, расчищавшие путь для медленно ползущей процессии. Головной отряд выступил из-под тенистой сени деревьев на ослепительный золотой свет дневного солнца – фаланга бритоголовых браминов из городских храмов, в белых набедренных повязках, с бусами из семян тулси[46] на голой груди, со знаком в виде трех полосок на лбу, оставленным трезубцем Вишну.

Выступавшие впереди дули в раковины, шагавшие в заднем ряду крутили длинные веревки с нанизанными на них медными колокольчиками над головами шедших посередине, а за ними следовало разношерстное сборище других праведников, человек двадцать или больше: святые, садху и аскеты, звенящие колокольчиками и поющие, обнаженные и измазанные золой или облаченные в ниспадающие свободными складками одеяния шафранного, оранжевого, темно-красного или белого цвета; одни с обритыми головами, другие с косматыми спутанными волосами и бородами, никогда не знавшими ножниц и почти достигающими колен. Дикое сборище, какого Аш прежде не видел. Они собрались здесь, точно коршуны, видящие смерть с огромного расстояния, стеклись со всех уголков княжества, дабы присутствовать при сати. За ними высоко над толпой плыли похоронные носилки, колеблясь и покачиваясь в такт шагам носильщиков, словно лодка на волнах неспокойного моря.

Тело на них, обмотанное белыми пеленами и обложенное гирляндами, казалось поразительно маленьким. Раджа был тщедушного телосложения, но всегда щеголял в роскошных нарядах, сверкал драгоценностями и неизменно являлся центром внимания раболепного двора, а потому производил впечатление гораздо более рослого человека, чем был на самом деле. Но худой, запеленатый в белую ткань труп на носилках казался не крупнее тельца хилого десятилетнего ребенка. Незначительный объект – и очень одинокий, ибо сейчас внимание толпы было сосредоточено не на нем. Собравшихся здесь людей интересовал не мертвый мужчина, а еще живая женщина. И вот наконец она появилась, идущая следом за похоронными носилками, и при виде ее толпа взревела столь оглушительно, что стены чатри, казалось, сотряслись до самого основания от удара звуковой волны.

Аш не сразу увидел Шушилу. Взор его был прикован к усохшему мертвому существу, некогда бывшему его врагом. Но, заметив боковым зрением какое-то движение, он повернул голову и увидел, что Анджали подошла, встала рядом с ним и остекленелыми от ужаса глазами смотрит сквозь чик, словно загипнотизированная зрелищем, словно она не в силах смотреть, но не может не смотреть. Проследив за этим исполненным невыразимой муки взглядом, Аш увидел Шушилу. Не такую Шушилу, какую он ожидал увидеть, – сгорбленную, рыдающую, обезумевшую от страха, – но истинную царицу… рани Бхитхора.

Когда бы Аша спросили, он бы с уверенностью сказал, что Шу-Шу будет не в состоянии дойти до площадки для сожжения без посторонней помощи, и если она вообще пойдет на своих двоих, а не поедет в паланкине, то лишь потому, что ее оглушат наркотиками, а потом потащат туда чуть ли не волоком. Но маленькая сверкающая фигурка за похоронными носилками раны шла не просто одна – она шла твердой поступью, с расправленными плечами, и каждая линия хрупкого стройного тела дышала гордостью и достоинством.

Она высоко держала голову, и изящные босые ножки, никогда прежде не знавшие поверхности грубее персидского ковра и прохладного мраморного пола, ступали медленно и твердо, оставляя на раскаленной пыли аккуратные маленькие следы, которые восторженная толпа, теснящаяся позади нее, стирала благоговейными поцелуями.

Шушила была в наряде, в каком Аш видел ее на брачной церемонии, – в свадебном алом платье с золотым шитьем – и украшена теми же драгоценностями, какие надевала в тот день. Кроваво-красные рубины горели у нее на шее и запястьях, сверкали на лбу и пальцах, покачивались в ушах. Рубины пылали в золотых ножных браслетах, позвякивающих при каждом шаге, и солнце ослепительно блестело на золотом шитье традиционного раджпутанского платья с широкой юбкой и усыпанным драгоценными камнями корсажем. Но на сей раз она не прикрывала голову шалью, и ее длинные волосы были распущены, словно перед первой брачной ночью. Они ниспадали подобием шелкового черного занавеса, красотой своей превосходившего любую рукотворную шаль, и Аш не мог оторвать от Шушилы взгляда, хотя невольно весь сжался при виде столь трагического зрелища.

Казалось, девушка не замечала напирающих отовсюду людей, которые приветствовали ее громкими криками, просили у нее благословения, пытались прикоснуться к краю ее юбки и жадно пожирали глазами ее незакрытое лицо. Аш видел, как она шевелит губами, произнося заклинание, сопровождающее мертвых в последний путь: «Рам, рам… Рам, рам… Рам, рам…»

Он проговорил громко и недоверчиво:

– Ты ошибалась. Она не боится.

Шум толпы почти заглушил слова, но Анджали их расслышала и, решив, что он обращается к ней, а не к себе самому, сказала:

– Пока нет. Для нее это всего лишь игра. Нет, не игра – я неправильно выразилась. Но нечто, происходящее только у нее в воображении. Роль, которую она играет.

– Ты хочешь сказать, что она одурманена? Нет, я не верю.

– Не наркотиками, а эмоциями… а еще отчаянием и ужасом. И… и возможно… своим триумфом…

«Триумфом!» – подумал Аш. Да. Все происходящее больше напоминало триумфальное шествие, нежели похороны. Шествие в честь некой богини, соизволившей явиться взорам смертных один-единственный раз, дабы принять дань поклонения от кричащих, ликующих, обожающих почитателей. Он вспомнил, что мать Шушилы – до того, как она пленила своей красотой сердце раджи Гулкота, – входила в труппу артистов, зарабатывавших на жизнь умением завладевать вниманием зрителей и вызывать всеобщее восхищение, как сейчас делала ее дочь. Шушила, богиня Бхитхора, прекрасная, как заря, и сверкающая золотом и драгоценностями. Да, это был триумф. И даже если она просто играла роль, она играла ее превосходно.

– Отличная работа! – прошептал Аш, всем сердцем присоединяясь ко всем, кто приветствовал блистательную рани теми же словами. – Ах, отличная работа!..

Рядом с ним Анджали тоже бормотала себе под нос, повторяя вслед за Шушилой: «Рам, рам… Рам, рам…» В таком шуме слова звучали еле слышно, но все равно отвлекали внимание Аша, и он резко велел ей замолчать, хотя знал, что она молится не за мертвого мужчину, а за свою сестру.