Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки - Роберт Сапольски

Нельзя сказать, что подобное перепрофилирование проходило просто, без сучка без задоринки, что в один прекрасный день нейроны, занятые обслуживанием рвотного ощущения, вдруг включились в президентский совет по биоэтике. И для меня чрезвычайно интересен тот факт, что нейроны фон Экономо – самые человеческие из человеческих нейронов, появившиеся последними и развивающиеся медленнее других, концентрируются в зоне островка и передней поясной коре. И что одна из нейродегенеративных болезней – лобно-височная деменция, при которой в конечном итоге разрушается весь неокортекс, – начинается именно с разрушения нейронов фон Экономо. Что-то в этих клетках имеется особенно важное (а вместе с тем дорогостоящее и уязвимое), но сделанное в порыве импровизации и кое-как.

В этом смысле очень интригует, что у других видов мы можем видеть начало процесса: «А давайте попросим ППК и островок заняться этим новым делом». Как мы видели в главе 14, «заражение» эмоциями и протоэмпатия у грызунов имеют представительство в ППК. А полноценные нейроны фон Экономо присутствуют в зоне островка и ППК у человекообразных обезьян, слонов и китов – добро пожаловать в эволюционный клуб Менса[467]; у мартышек они тоже имеются, но недоразвиты. Трудно сказать, захочет ли, скажем, синий кит прополоскать свои ласты после совершения аморального поступка, но, видимо, пяток других видов уже делает в этом странном направлении первые шаги.

Наш мозг то и дело путает, где метафорическое, а где физическое. Давайте вспомним рассказ из главы 10 о том, как эволюция делает упор на родственный отбор. У нас перед глазами целый спектр способов для выявления родных и оценки степени родства: тут и генетически предопределенные феромоновые метки, тут и ранний импринтинг, когда еще в яйце птенец слышит материнскую песенку. А у приматов к этому подключаются и когнитивные компоненты (например, мы узнали, что павианы демонстрируют отеческое поведение в зависимости от вероятности биологического отцовства). А когда (эволюционное) дело доходит до человека, то тут когнитивные компоненты разворачиваются на полную мощь – родственные связи мы обдумываем, и это наш способ решить, родной перед нами человек, Свой или нет. И мы уже видели выше, что наше представление о близости можно сдвинуть от реального в сторону сближения или отдаления, мы способны творить псевдороды или псевдовиды. Есть немало способов увидеть Чужих настолько другими, что и за людей-то их можно не считать. Но пропагандистам и идеологам давным-давно известно, что тут нужно не только знать об инаковости Чужих, но и чувствовать их недочеловеками, а для этого есть один надежный путь – воздействие на зону островка. А как это понадежнее сделать, если не с помощью метафор?

В 1994 г. на Западе многие впервые услышали о Руанде. В этой небольшой высокогорной стране Центральной Африки плотность населения – одна из самых высоких в мире. Некогда там жили охотники-собиратели, а потом, как и везде, их сменили оседлые земледельцы и скотоводы; они сформировали, соответственно, два племени – хуту и тутси. Сейчас не очень понятно, пришли ли эти люди одновременно и как этнически единый народ, но так или иначе для хуту и тутси разделение на Нас и Их стало делом кровной важности. Исторически сложилось, что тутси, хоть и представлявшие меньшинство, управляли хуту, как это часто бывало у африканских скотоводов и земледельцев. Германские и бельгийские колонизаторы, следуя классическому правилу «разделяй и властвуй», вовсю эксплуатировали раздутую племенную вражду.

С получением Руандой независимости в 1962 г. пришел конец и господству тутси, теперь хуту заняли главные посты в правительстве. В результате волны дискриминации многие тутси уехали из страны. Оказавшись в граничащих с Руандой странах, многочисленные группы эмигрантов-тутси сформировали революционные группы – они мечтали устроить революцию и превратить Руанду в благословенный рай для своих соплеменников. Само собой разумеется, что хуту в результате включились в воинственное антитутси движение, которое привело к углублению дискриминации и ожесточению резни внутри страны. По иронии судьбы хуту и тутси происходят, по-видимому, от единого этнического корня, так что их различить по виду невозможно, требуется заглянуть в паспорт, где обязательно написано, кто перед вами – тутси или хуту.

К 1994 г. военный диктатор Руанды президент Жювеналь Хабиаримана, хуту, захвативший власть в 1973 г., под давлением мятежных групп тутси был вынужден подписать договор о разделении с ними властных полномочий. В растущем блоке экстремистского движения «Власть хуту» это событие было расценено как предательство. Шестого апреля 1994 г. на подлете к столице Руанды Кигали самолет с Хабиариманой на борту был сбит ракетным снарядом. Погибли все, находившиеся в самолете. Неизвестно, с чьей стороны была выпущена ракета: мятежников тутси или военных экстремистов хуту, желавших свалить вину за гибель президента на тутси. Но так или иначе в этот день военная верхушка хуту, убив всех умеренно настроенных членов правительства, захватила власть, официально возложила вину за смерть президента Хабиариманы на тутси и призвала хуту отмстить за его смерть. Они откликнулись почти все. И начался чудовищный кошмар. Дальнейшие события получили название «геноцид в Руанде»[468].

Убийства продолжались примерно 100 дней (пока военные группировки тутси не взяли все под контроль). В течение этого времени проводилось не только «окончательное решение тутси-вопроса» – убить их всех до одного, но так же и тех, кто, не будучи тутси, состоял с ними в браке, кто пытался укрывать их или отказывался участвовать в резне. Было убито около 75 % всех тутси в Руанде, а это, по оценкам, 800 000–1 000 000 человек; вместе с ними погибли около 100 000 хуту. Примерно каждый седьмой руандец… Запад на это ответил почти полным молчанием{902}.

Для нас, насмотревшихся на зверства западной цивилизации, требуется некоторое разъяснение. В Руанде не было ни танковых атак, ни бомбардировок, ни артобстрела мирного населения. Не было концлагерей, смертоносных аналогов «Циклона Б». И бюрократической «банальности зла» тоже не было. Едва ли было много стрелкового оружия. Вместо всего этого были хуту, от простых фермеров до образованных городских инженеров, громившие своих соседей, друзей, жен, коллег, партнеров по бизнесу, родителей, учителей, одноклассников. Представителей тутси забивали до смерти палками, резали ножами, насиловали и измывались с извращенной жестокостью, запирали в церквях и сжигали заживо… Около 10 000 каждый день. Особенно отличился в жестокости один католический священник, отец Атанас Серомба из Ньянге, сам, естественно, хуту. Он собрал в своей церкви 1500–2000 тутси, среди которых многие были его прихожанами, и, обещав защиту, побежал за полицией хуту; всех до единого собравшихся прямо в церкви и перебили. В реках вода стала красной – в прямом, а не в переносном смысле[469].