Железные игрушки - магнитный потолок - Юрий Невский

Или он вдруг затянул песню про золото? О том, что только мудрой птице видна сверху тщета усилий всех этих людишек, рвущихся к золоту, очарованных его призрачным блеском. Все они прервут свой бег и ткнутся в пески, в травы, в снега. В железнодорожную насыпь. В заваленный неизданными рукописями стол. Нет, не пел он ничего. Но сказал тихо, близко придвинувшись, дохнув перегаром

а ты видел когда-нибудь бездну

открывающуюся в глазах машиниста

налетающего на тебя поезда

нет? ну, стало быть, тебе непонятен смысл железных букв, облекающих землю; ты не слышишь песнь космического ветра в рельсовых струнах, уходящих за горизонт.

Онега с оркестром уехала на гастроли. В тот день, в субботу, томила какая-то маета. Василий пошел прогуляться засветло, работа не клеилась. Гуляющих в парке — мамаш с колясками, дедушек и бабушек с внуками, владельцев собак со своими питомцами — полный аншлаг! Но на «его» детской площадке так же пустынно, никого. Василий выпил, вздохнул, зажмурился, а когда открыл глаза…

Перед ним сидел ПЕС. Редкая порода. Далматинец. Весь какой-то «дизайнерский». Беловатая шкура в черных пятнах. Он внимательно рассмотрел собаку. Не будучи знатоком, просто отметил про себя: далматинец, темно-палевые, почти черные пятна по белому, очень популярная порода после фильма «Сто один далматинец». И все, пожалуй. И все? Если бы ПЕС не сказал

именно сказал

человеческим голосом

«Слышишь, мужик, ты, это, выпиваешь здесь иногда, я тебя уже сколько раз видел».

М-да. Василий перевел дух. А ПЕС не исчез и продолжил:

«Да не напрягайся ты, все нормально. Ну, говорю я, и что? Давай посидим, ты попривыкни немного, пообщаемся».

— Н-нет, я ничего… Так, как-то. — Василий старался спокойно и основательно закусывать бараниной.

«Здесь у меня раньше, в общем, один товарищ был, или, как там, бомж. В той стороне, с краю парка, в трубе жил. Но это еще летом. Мы с ним, ну, как бы понимали друг друга. Поговорить можно, выпить. А сейчас не стало его. Ни следов, ни запаха. Не знаю, куда девался. Может, умер? Мы сюда, в последнее время, с хозяином часто приезжаем. Да хозяин-то… тьфу! — глаза бы не глядели».

Далматинец мотнул головой, злобно оскалившись: «Вон, видишь, «Хонда» серебристая… Вон, заехал куда!»

Василий глянул. Довольно далеко, почти скрытый кустами, поблескивал обтекаемый бок иномарки.

«Он там продавщицу одну охаживает, испытательный тест у нее. В магазин свой, у него сеть магазинов, на работу берет. Наяривает, аж машина ходуном ходит. Каждый раз так, а мне противно. Да и запахи — терпеть не могу. На улице же не набегаешься, холодновато. С этими убогими на поводках в догонялки, что ли, играть? И хозяйке ведь не скажешь. А жалко, обидно за нее. Она у меня, вообще-то, хорошая. А этот, блин, как с цепи сорвался! Да хоть бы девки нормальные — а то гастарбайтихи, приезжие неизвестно откуда».

Ну, ничего. Так и должно быть, подумал Василий. Что удивляться? Такие дела прежние друзья куда-то подевались а новых не завел

отчего бы с собакой не поговорить Иван Бунин тоже сказал мол Я камин затоплю буду пить хорошо бы собаку купить у лап далматинца лежал в снегу целехонький мерзавчик. ПЕС катнул бутылек лапой, как бы указывая:

«А я вот, тоже пузырь притаранил, у хозяина в салоне, бывает, заваляется. Ты мне открой», — понял Василий, «сказанное» его странным новым знакомым. «Не могу же я сам, лапами, как? сейчас! у меня тут припрятано…» ПЕС обежал скамейку, вернулся, держа в зубах пластиковый стаканчик, поставил на край скамьи.

— Ну, ты присаживайся, — предложил Василий. — Открою, конечно. Закуска вот. Присоединяйся. Баранина. У меня, знаешь, сколько баранины, только баранину и ем. Тебе как? налить? полный?

Он сделал, как ему «указал» ПЕС. Подхватив стаканчик ловким движением, далматинец опрокинул водку в пасть. Ну, прямо циркач… может из «Уголка дедушки Дурова» сбежал?

…Манас с водителем-верзилой едва втащили деньги в военной коробке, гонорар за сделанную работу, — рассказывал Василий. Они выпили, закусили и сидели на скамейке. Со стороны ничего особенного: человек и собака. Отдыхают, общаются. — На что мне эти деньги? — продолжил он. — Так же уйдут, как пришли. Поэтому попросил Манаса, раз ты финансист, так вложи их как можно выгоднее. В акции этого вашего бензинового королевства, например. Он так и сделал. А деньги нам с Онегой очень нужны, хотим купить небольшой спортивный самолет ну, не здесь, конечно. Переедем в Германию, у Онеги там родственники. Будет место в оркестре одного городка, и ее устроят. Я поступлю в школу пилотов, получу права. И самолет у меня будет. Ведь это моя детская мечта. Мой сон. Стремительное течение реки. А настанет срок, мы так решили: заполнив полные баки горючим, полетим в открытое море, навстречу закатному солнцу. Разгадаем скрытый смысл скользящих и переливающихся знаков, облекающих землю, услышим песнь космического ветра в солнечных струнах, зовущих за горизонт. Ее ладони ласково накроют, пожмут мои руки на штурвале. Погаснет последний луч индикатора — уровень топлива в пустых баках — мигнув на прощание очаровательным золотым блеском, так заворожившим когда-то в детстве.

«То есть… Вы как бы это… Решили того…» ПЕС даже тряхнул головой.

— Уйти за край земного окоема, — подсказал Василий. — Да. Ведь когда-то я написал рассказ, он в моей единственной книжке. Мальчик летит с девочкой на тарзанке — и хочет узнать, что за тем окоемом? Она изо всех сил обнимает и припала, пришпилена к нему, как бабочка. Они падают в течение реки. Мальчик мечтает: когда пройдет целая жизнь, они вместе состарятся с этой его подружкой, полетят на самолете и…

Онеге он ничего не сказал, конечно, о странной говорящей собаке в парке. Сроки со сдачей материала поджимали, забылся в работе, от усталости едва выползал прогуляться во дворе перед домом. О том, чтобы тащиться в какой-то парк, даже не думал. И вовремя сдал третью книжку. А вскоре Манас позвал на вручение новой литературной премии «Поющий посох». Разумеется, она профинансирована нефтяным королем. Первое место будет присуждено степной трилогии. Мероприятие в Большом зале. Приходи, будет интересно.

Зал заполняли студенты из степных краев, и, пожалуй, все кочевое землячество. Пятьдесят акынов (спецрейсом их сюда доставили, что ли?) выходили поочередно на сцену, пели песни о своей беспросветной жизни, пока она не была озарена эпохальным трикнижьем. Красивые пионэры дарили им веточки багульника. По экрану, когда показали документальный фильм, снятый к торжеству, — промчались тысячные табуны трехметровых лошадей, отполыхали закаты, толстые голубые реки свили и развили кольца среди степей. Национальный ансамбль девочек-плясуний протряс оголенными животиками с монисто восточный танец. А Василий как будто вообще ни при чем! Чужой на празднике легендарного народа.

Впрочем, нет… Как лицо, заинтересованное в бухулере, он ожидал чего-то особенного от аксакалов медного котла и мангала. И не был обманут в своих ожиданиях! Когда избранное общество с журчанием желудочного сока в истомившихся желудках перетекло, наконец, вниз, в буфет (волшебным образом преображенный в банкетный зал), взору предстала удивительная картина! Столы сдвинуты, скатерти постелены, блестят приборы и хрусталь. Строгие ряды бутылок Сабантуя, охраняющие границы кочевого кулинарного раздолья, невольно фокусировали взгляд на главном… на баранине! А она там в плове, в шашлыках, в холодных закусках, в дымящихся мантах. Вареная, пареная, жареная целиком, в котлетах, на ребрышках, под соусом. Из нее приготовлено все (даже сухие бульонные кубики, наверное, были, если поискать).