Остров пропавших деревьев - Элиф Шафак

Что у нее за проблема? – спрашивал кто-то, а кто-то другой ответил:

И так далее и тому подобное: слова презрения, осмеяния; потоки пошлых шуток и грязных замечаний. Там были также картинки и эмодзи. Картина Мунка «Крик», где кричащий человечек на переднем плане был заменен на какую-то придурковатую девчонку.

Ада стиснула в руке телефон, ее трясло. Она мерила шагами комнату, точно зверь в клетке, и с каждым шагом ее нервы натягивались все туже. Теперь это унизительное видео навечно останется в Интернете, до конца ее жизни. Кого попросить о помощи? Директора школы? Учительницу? Написать письмо в техническую компанию? Как будто их это волнует! Тут ни она, ни кто-либо другой не мог ничего поделать, даже ее папа. Она была одна как перст.

Ада бухнулась на кровать, поджав ноги к груди. И, тихонько раскачиваясь, принялась плакать.

Около полуночи я уловила странный звук и насторожилась. Оказалось, это мой старый друг боярышник, местный вид, кроткий гермафродит, посылал сигналы через корни и грибы, спрашивая, как я поживаю. Меня тронула его/ее доброта, абсолютное простодушие. Ведь доброта, она такая – непосредственная, наивная, легкая.

Мы, деревья, постоянно общаемся над землей и под землей. Мы делимся не только водой и питательными веществами, но и жизненно важной информацией. И хотя иногда нам приходится соревноваться за ресурсы, мы всячески защищаем и поддерживаем друг друга. Жизнь дерева, какой бы безмятежной она ни казалась, полна опасностей: это и белки, которые обдирают нашу кору, и гусеницы, пожирающие наши листья, и костры поблизости, и лесорубы с электропилами… Лишенные листвы порывистым ветром, обожженные солнцем, атакованные насекомыми, напуганные лесными пожарами, мы должны сплотиться. И даже когда со стороны мы кажемся одиночками, растущими обособленно на опушке леса, мы в любом случае связываемся друг с другом через просеки, посылая химические сигналы по воздуху и через микоризные сети. Люди и животные могут преодолевать много миль в поисках пропитания, укрытия или пары, приспосабливаясь к климатическим изменениям, а нам приходится делать все это и даже больше, будучи привязанными корнями к месту.

Стоящая перед нами дилемма – необходимость выбора между оптимизмом и пессимизмом – для нас нечто большее, чем просто теоретическая дискуссия. Это составная часть нашей эволюции. Приглядитесь получше к растущему в тени растению. Несмотря на нехватку света в окружающей его среде, оно, сохраняя оптимизм, образует более толстые листья для увеличения количества хлоропластов. Если же растение не питает надежд относительно своего будущего и не рассчитывает, что обстоятельства вскоре изменятся к лучшему, его листья остаются тонкими и вялыми.

Дерево знает, что жизнь – это самообучение. В условиях стресса мы производим новые комбинации ДНК, новые генетические вариации. Причем это делают не только деревья в состоянии стресса, но и их молодая поросль, даже если она и не испытала аналогичной физической или экологической травмы. Вы можете смело назвать это трансгенерационной памятью. В конце концов, мы помним все по той же самой причине, по которой пытаемся все забыть, а именно: как выжить в мире, который не только не понимает, но и не ценит нас.

Для того чтобы определить наличие травмы, необходимо поискать знаки, поскольку всегда есть какие-то знаки. Трещины в наших стволах; сколы, не желающие заживать; листья, окрашенные весной в осенние цвета; кора, облезающая точно кожа при линьке. Но независимо от того, через какие испытания пришлось пройти дереву, оно всегда знает, что связано с бессчетным числом форм жизни – от настоящих опят до мельчайших бактерий и архей – и что его существование – это не случайность, а результат принадлежности к более обширному сообществу. Даже деревья разных видов демонстрируют солидарность, несмотря на существующие между ними различия, чего нельзя сказать о многих людях.

* * *

Именно боярышник сообщил мне, что с юной Адой творится неладное. И меня сразу переполнила безмерная печаль. Ведь я чувствовала, что между нами существует связь, даже если Аде на меня наплевать. Мы вместе росли в этом доме – младенец и отросток.

Кипр, 1974 год

В четверг днем Костас вошел в таверну «Счастливая смоковница», насвистывая услышанную по радио песенку «Bennie and the Jets». В последние дни передачи постоянно прерывались срочными новостями о террористической атаке в каком-либо районе острова или сообщениями об эскалации политической напряженности, и Костас мурлыкал себе под нос мелодию, словно желая продлить ее звучание, чтобы остаться в царстве легкости и красоты.

В такой ранний час посетителей в таверне еще не было. На кухне, задумчиво потирая подбородок, в одиночестве сидел шеф-повар, перед ним стояла корзинка с фигами и миска взбитых сливок. Погруженный в свои мысли, он даже не поднял головы посмотреть на вошедшего.

Йоргос, с перекинутым через плечо белым полотенцем, вытирал за прилавком бокалы.

– Ясу! Привет! – произнес Костас. – А чем это там шеф занимается?

– Ой, не трогай его. Он учится готовить десерт, о котором рассказывала Дефне. Рецепт ее отца, помнишь? Мы собираемся включить десерт в наше меню.

– Здорово! – Костас огляделся по сторонам. – А где Юсуф?

Йоргос мотнул головой в сторону патио:

– Он там. Поливает растения. А ты знал, что он поет им песенки?

– Неужели?

– Вот именно. И каждый день разговаривает с фиговым деревом. Клянусь Богом! Я неоднократно заставал его… И самое смешное, что когда он разговаривает с людьми, то заикается и у него каша во рту, но, разговаривая с растениями, становится прямо-таки златоустом. В жизни не встречал более красноречивого человека.

– Как странно!

– Ну да. Может, стоит превратиться в кактус, чтобы заставить его сказать мне больше двух слов. – Хихикнув, Йоргос взял с подставки очередной бокал, осторожно вытер, после чего бросил на Костаса острый взгляд. – Твоя мать приходила сегодня. Чуть раньше.

– Правда? – Костас изменился в лице.

– Да. Она спрашивала о тебе.

– С чего это вдруг? Она знает, что я иногда прихожу к тебе. Она сама посылает меня сюда с продуктами на продажу.

– Да, но она спрашивала, приходил ли ты в неурочное время. А если да, то зачем. – (Их глаза на секунду встретились.) – Думаю, кто-то видел, как ты выходил отсюда с Дефне. А на острове слухи летят быстрее сокола. Сам знаешь.

– Что ты ей сказал?

– Сказал, что ты хороший парень и мы с Юсуфом тобой гордимся. Сказал, что ты иногда заходишь по вечерам, чтобы нам подсобить. Вот и все. Сказал, что ей не о чем беспокоиться.