Царь нигилистов – 6 - Наталья Львовна Точильникова

любовь к закону и упрекал за чрезмерную традиционность, вплоть до университетских колледжей, живущих по уставам 15 века, и за излишний аристократизм, впрочем, сдающий позиции демократии. И никаких тебе «наглосаксов».

Местами даже слишком восторженно. В дом англичанина может лить дождь и врываться ветер, но полицейский служитель не может в него войти без законного приговора суда. Англичанин готов идти в тюрьму лишь бы не заплатить несколько шиллингов незаконного, неустановленного парламентом налога. А несколько полицейских охраняют митинги по двести тысяч человек, где честят правительство почём зря, но никто даже не думает прибегнуть к насилию. А гласность составляет основу всей общественной жизни Англии, так что невозможно скрыть злоупотребления.

Гласность даёт слово новым потребностям граждан, а потому Англии не нужны насильственные перевороты, поскольку народ миром может добиться осуществления своих желаний.

«Очерки» были гораздо откровеннее того, что автор говорил у Елены Павловны. Здесь он просто пел гимн английской политической системе, не отвлекаясь на объяснения того, почему русским это не подходит.

Саша настолько увлёкся, что солнце успело окраситься алым и бросить багровые блики на книжные шкафы, а на столике уже скопилось три пустых чашечки из-под кофе.

— Александр Александрович, мы так опоздаем к Евреиновым, — заметил Гогель.

— Отличная книга! — сказал Саша. — Только продраться через воду в начале. Суть прекрасна. Я беру по две. И той, и другой.

Вольф улыбнулся и кивнул приказчику.

— Как ваши воскресные школы, Ваше Императорское Высочество? — спросил он. — Не нужны ещё буквари?

— Прекрасно! — сказал Саша. — Ушинский подключился к делу, кадетские корпуса, военные школы и гимназии уступают классы по выходным. Учебники точно будут нужны, я пришлю за ними, когда понадобятся.

Саша ничуть не кривил душой, пока он отвлёкся на пенициллин и спасение сначала своего шкодливого кузена, а потом Ростовцева, дело благополучно развивалось без него, и только за декабрь было учреждено пять новых школ в Петербурге.

Саша расплатился за Чичерина, поблагодарил Вольфа, и они с Гогелем спустились вниз к экипажу.

Генерал-майор Евреинов встретил гостей внизу у лестницы, как турецкий султан Константина Николаевича. Саша успел узнать, что Михаилу Григорьевичу немного за пятьдесят, он окончил Институт Корпуса путей сообщения, то есть был военным инженером (что говорило в его пользу), и принимал участие в подавлении предыдущего польского восстания (что было неприятно, но слишком распространено).

Хозяин встретил августейшего гостя в парадном мундире (ибо был предупреждён) и при орденах: Анна в петлице, Владимир с бантом и польский знак отличия за военное достоинство, очевидно выданный царём Польским Николаем Павловичем за победу над мятежниками против императора Всероссийского Николая Павловича.

Держался Евреинов подобострастно, не разгибаясь из полупоклона.

Саша небрежно сдал ментик ещё более подобострастному лакею и пошёл вслед за хозяином.

Конкуренция за право подложить свою дочку под великого князя здесь была неслабая и совершенно очевидная, несмотря на вероятность брака примерно около нуля. Как говориться, «глаза светились надеждой»: от «не от мира сего» Тютчева до весьма практичной Опочининой.

Но стоит ли этим пользоваться, учитывая планируемую либерализацию и связанную с ней свободу слова? Конечно, облить грязью могут и совершенно на пустом месте, но отбрехаться от лжи всё-таки проще, чем от правды. По крайней мере, хотелось бы верить.

— Ваш визит — огромная честь для нас, Ваше Императорское Высочество, — доложил генерал, разливая чай.

Ну, да, Саша мог бы просто оставить визитку в прихожей. Не бог весть! Управляющий Петергофскими дворцами. Ни знаменитый поэт Тютчев, ни древний род Шуваловых, ни потомки Кутузова.

Но было любопытно, откуда берутся девушки, читающие Чичерина в 15 лет.

— У вас очень умная дочь, — заметил Саша. — Я получил огромное удовольствие от беседы с нею. Даже почти забыл, настолько я плохой танцор.

— Она тоже не любит танцы, — вздохнул генерал. — Хотя в пансионе Заливкиной, где она учится, танцам и музыке уделяют много внимания. Преподаёт им танцовщик Стуколкин. Но ей лишь бы книжки читать.

— Если бы она не читала на балу, я бы её и не заметил, — улыбнулся Саша.

— Она на бал пошла только потому, что знала, что там будете вы.

«Ну, да! — подумал про себя Саша. — Автор первой российской конституции».

Но только скромно улыбнулся и спросил:

— Нравится ей в пансионе?

— Нравится, — кивнул хозяин. — Это один из лучших пансионов Петербурга.

— А где Анна Михайловна? — спросил Саша. — У меня для неё подарок.

— Аня здесь, — сказал хозяин. — Её отпустили из пансиона на Рождество. Только очень стесняется.

— Я хочу её видеть! — с интонацией принца заявил Саша.

За Евреиновой послали лакея, и она явилась, скромно сложив ручки и потупив глазки. Кажется, в не самом парадном платье в мелкий цветочек, но с положенным по моде кринолином.

Саша вынул «Очерки Англии и Франции» с торчащими закладками и вручил Анне Михайловне.

— Это вам, — сказал Саша. — Вы ещё не читали?

— Читала, Ваше Императорское Высочество, — призналась она.

И отец посмотрел на неё тяжело.

— Я прочитал только начало и отметил понравившиеся мне моменты, — сказал Саша. — Напишите мне, что вы об этом думаете?

— Я могу вам писать? — спросила Анна Михайловна.

— Буду счастлив, — улыбнулся Саша. — А я могу писать вам?

— Да, — тихо сказала она.

И покосилась на отца.

— Конечно, — расплылся в улыбке тот.

Есть так называемый «родительский просмотр», думал Саша. Но смогла же как-то Татьяна написать Онегину и даже тайком побывать в его доме.

— Спасибо за рекомендацию, Анна Михайловна, — сказал Саша. — «Опыты» я тоже купил. Я лично знаком с автором, но при встрече он мне показался несколько консерватором. Пишет он положительно лучше, чем говорит.

— Мне кажется, чтение не совсем для барышни, — тихо проговорил хозяин.

— Почему? — удивился Саша. — Моя прапрабабка с вами бы не согласилась. Она такое не только читала, но и писала. В форме указов.

— Екатерина Великая — исключительный случай, — заметил хозяин.

— Просто мы не про всех знаем, — сказал Саша. — Историю пишут мужчины. А вот в Японии, например, иначе. Это страна писательниц. Анна Михайловна, ваш батюшка сказал, что вам нравится ваш пансион…

— Языки, литература… но я ненавижу рукоделие!

И глаза её сверкнули так, что Саша подумал, что вовсе она не такая скромная кошечка, какой хочет казаться в присутствии отца. Интересно, сколько пяльцев с вышивкой тут полетели в печку?

— Я тоже столярное дело не очень люблю, — признался Саша. — Но можно сделать что-нибудь полезное. Мир меняется, неизвестно, как судьба повернётся.

Генерал посмотрел с благодарностью.

— Сколько вам ещё учиться в вашем пансионе? — спросил Саша.

— Пять лет, — ответил за неё генерал.

Долго! Саша уже мечтал, как он за ручку введёт Анну Михайловну в Питерский универ осенью