Любовь анфас (сборник) - Лана Барсукова

* * *

Леся с удивлением отмечала, что прожила на острове всего неделю. Здесь было какое-то длинное-длинное время, объемное, вмещающее в себя столько всего, что Лесе хватило бы на год ее прежней жизни. Прошла только неделя, а есть нелюбимые Федя и Веня, регулярно подмигивающий Марк Ефимович, радостные инфантилы Гоша и Рита. И Серый. Леся думала о нем все чаще.

Думала не просто, а усиленно. Можно сказать, интенсивно думала. Потому что в рамках своей доморощенной философии верила, что мысли материальны. Старалась притянуть мыслями этого грубияна. Зачем? Чтобы взять реванш? Или помириться?

Но его не было. Леся с каждым днем все больше увязала в снах наяву, разыгрывая сценки с его участием. Вот идет она, такая вся из себя, на базар, а тут Серый навстречу. А она ему так небрежно, дескать, думала, что он уехал уже. Типа появился, не запылился. Хотя нет, эта фраза какая-то простоватая. Лучше она будет молчать с оттенком недосказанности. А он неудачно так подхватывает ее сумки, и они стукаются лбами, он от смущения чуть сознание не теряет. Или, еще лучше, сидит она одна дома, а тут Федя обкурился совсем и к ней ломится, и Вика бежит за подмогой к Серому, и тот приходит и выкидывает Федю в окно. И она его благодарит, а он смущается, и они стукаются лбами. Или она с Марком Ефимовичем сидит в ресторане, подходит официант и оказывается Серым. И она как-то красиво и душевно, с особой элегантностью уходит от проктолога к официанту.

В этих грезах Леся была остроумнее Жванецкого, каждое слово – золото. И мизансцены, как у Тарковского, длинные и тягучие. Но наяву вышло, как всегда, куда бездарнее. И даже позорнее.

Федя с Веней опять пришли в гости, переполненные новым анекдотом. Дескать, поделиться крайне захотелось. А заодно поесть и попить. Вика проявила чуждую ей мягкотелость и не оказала достойного сопротивления. Леся фыркнула и, выйдя на улицу, позволила Марку Ефимовичу увести себя в ресторан. Официант там был самый обыкновенный, вечер скучный, еда дешевая. Подмигивания проктолога явно тянули на большее. И тут обман. Сначала Серый ее обманул, теперь вот этот. Да, она женщина, обманутая Серым. Леся стремительно пьянела, и обвинения в обмане давались ей легко и непринужденно, не нуждаясь в грубой фактологической основе.

Домой Леся добралась, повиснув на руке Марка Ефимовича, с глазами, полными пьяных слез. Кавалер, явно обалдевший, искал повода ретироваться. Он уже не подмигивал, а испуганно хлопал обоими глазами. Не переступая порог, свалил Лесю на руки подруги и растворился в морском бризе.

Вика радостно удивилась. В их планах было напиться, но, во-первых, вместе, во-вторых, чуть позже, на прощанье. А тут такая неожиданность.

– Помоги, – сказала она кому-то.

– Опаньки!.. – Этот кто-то присвистнул и подхватил Лесю, все ее пятьдесят шесть килограммов вместе с шармом и обаянием, раскисшими от алкоголя.

Леся узнала Серого. И громко икнула от переполнявших ее чувств.

* * *

Над ней кружили вертолетики, точнее, это она кружилась в одном из них. Еще в студенчестве ей объяснили, что «вертолетики» – это такое состояние выпившего человека, когда он лежит неподвижно, а потолок над ним медленно вращается. Лучше встать. Но тогда начинает кружиться пол. Леся попробовала и то и другое и застонала от безысходности. Остается ждать, когда какие-то особые ферменты расщепят алкоголь. У кавказских народов этого фермента много, поэтому они пьют много и радостно. У чукчей мало, поэтому они пьют радостно, но мало. А у Леси прямо патология какая-то, ферментная недостаточность: стоит чуть-чуть выпить – и пьянеет совсем неприлично, и потом мучится.

– Как мне плохо!.. – нараспев поделилась она с пустотой.

Пустота, как и положено, промолчала в ответ. Все ясно. Значит, Вика ушла в отель выполнять общественно полезную работу, выметать песок из душевых кабин. А у нее ни работы, ни ферментов. Ничего-то у нее нет. И Серого нет. Ничего и никого.

Свалил ее, как куль картошки, на кровать и убежал догонять Марка Ефимовича. И это после всего, что между ними было, после таких трогательных столкновений лбами, смущенных оправданий за неловкость. Леся понимала, что обманывает саму себя, что эти лобовые столкновения были только в ее вымыслах, но для полноты страданий эту подробность нужно было опустить. И так хотелось верить, что свалил на кровать и убежал. Как было бы хорошо, чтобы свалил и убежал! Бросил, беззащитную и слабую, и она теперь полна страданий и обоснованных претензий.

Но противная память не давала полностью погрузиться в эту красивую печаль. Всплывали фрагменты: как Серый поддерживал ее над унитазом, гладил по лопаткам, когда она заходилась в рвотных спазмах, мучительных и бесплодных. Как снимал с нее босоножки. Как командовал Викой, чтобы та убрала коврики с пола, чтобы потом не стирать. Вспоминать это было так мучительно стыдно, что душа лечилась обидами: свалил и убежал. А разум все портил: не сваливал он, возился с ней, видел ее в обнимку с унитазом.

Да что же это такое, сколько можно терпеть неприятности от этого Серого! Даже в гости он умудрился зайти в самый неподходящий вечер ее жизни. Она его ждала, прямо как в хороших песнях, а он коварно подкараулил момент ее падения. Значит, все зря, и остров не вернул ее на тропу удачи и везения. В полном соответствии со своей доморощенной философией Леся почувствовала, что опять зашла в тупик, опять потеряла свой путь и ушла в дебри невезенья. Тогда зачем все? Сейчас соберет вещи и уедет. Уедет в никуда, в ночь, в тайфун. А Вика и Серый останутся в недоумении и сожалении, и даже с чувством вины, что не уберегли дивный миг Лесиного присутствия на острове. Так им и надо, пусть страдают! Не все же Лесе мучиться. Мстительные слезы застилали глаза и замедляли движение «вертолетика».

А потом «вертолетик» вошел в пике, потому что Леся резко подскочила на кровати. И было отчего: в бунгало, пригнув голову, вошел Серый. Вообще-то дверной проем позволял Серому войти, даже привстав на цыпочки. Но он сделал вид, что боится зацепиться головой. «Это чтобы на меня не смотреть? Противно?» Но где-то из глубины души прорывалось на поверхность ликование: «Да он смущается. Ему тоже неловко». А раз так, то они уравнены, можно выдохнуть.

– Ты как? Ничего? Легче? – Многословность выдавала, что Серый смущен.

– Да, уже почти нормально. Спасибо тебе. И извини, конечно, что так вышло. Вообще-то я не пью, потому что пьянею быстро.

– Ничего. Бывает. Я одно время в вытрезвителе работал, всякого насмотрелся.

– В вытрезвителе?

– Ну да. Мне жить негде было, а там ночевать разрешали на свободной койке. Я тогда пьяных возненавидел как прямых конкурентов на жилплощадь. – Серый уже освоился и даже начал шутить.

– А почему жить негде было?

– А тебе зачем?

– Что зачем?

– Знать зачем?

– Просто так. Ты же сам начал.

– Глупо начал, – поставил точку Серый.

Посидели молча. Леся не решалась предложить тему для разговора. У нее было такое чувство, что можно и по морде получить, если не угадаешь. Да, суровый кавалер. Но даже от сурового она не ожидала такого вопроса: