Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II - Жоубао Бучи Жоу

лишь о собственных ошибках, но это только их с Учителем дела, не нужно вовлекать сюда третьих лиц.

«Так как Учитель умер, Мо Жань ВДРУГ понял, что он всегда любил Учителя, поэтому решил порвать с Ши Мэем, отвесив ему прощальный земной поклон...» Эээ… простите, но это... токсичная гадость = = (смайл) А-ха-ха-ха-ха! Если подобным образом выстраивать сюжетную линию и характер героев истории, разве персонаж не превратится из живого человека в куклу-марионетку.

Поэтому, хотя я знаю, что некоторые из моих друзей злы на меня, иного пути для себя не вижу. Конечно, очень важно уважать мнение читателей, высказанное в комментариях, но уважение к своим персонажам — это главное, чем должен руководствоваться автор. QAQ, так что извините, если что...

На текущий момент Мо Вэйюй находится в стадии ломки старых представлений о мире. Потребуется время и дополнительный стимул, чтобы он вновь задумался о любви.

Я попыталась ответить на ваши вопросы с точки зрения Мо Вэйюя. Может быть это объяснение и не сможет удовлетворить всех моих друзей, но… объяснение это или попытка оправдаться… *ковыряет в носу*.

Терпение! Терпение! Терпение!

В этой статье я не проявила должного уважения к чувствам других людей!

Сколько людей вчера было готово вступиться за великого мастера Хуайцзуя? Я была поражена 23333333.

Хуайцзуй — это та карта, которая пока лежит на столе кверху рубашкой в ожидании, когда ее перевернут. Впрочем, у главных и второстепенных персонажей этой истории на руках куда больше нераскрытых карт, которые все еще ждут своего часа... хахаха.

Ну, вот и все, я закончила докучать вам своей болтовней. Спасибо, что прочитали до конца многословное нытье этой старой тети. Загрустившая киса (мяумяу) сбежала, чтобы лучше сохраниться.

Глава 104. Пельмешки[104.1] Учителя

В темноте ночи огоньки фонариков блуждали по Пику Сышэн в поисках части неприкаянной души.

Стоило Мо Жаню зажечь духовный фонарь, и для живого человека сам он стал невидимым, превратившись в подобие призрака. Юноша спустился с горы по лестнице из голубого известняка, по пути заглянув во все галереи и беседки.

Павильон Алого Лотоса, Прощальный Зал Шуантянь, Терраса Саньшэн…

Он побывал в каждом уголке Пика, однако не встретил даже тени души, которую так искал.

В какой-то момент Мо Жань не смог отогнать мысль о том, что он так измотал Учителя при жизни, что после своей смерти тот больше не желает его видеть.

От одной этой мысли он почувствовал себя так, словно упал в прорубь, и побежал не разбирая дороги, сминая бурьян и заросли сухой травы. А потом он поднял глаза и увидел тень, уже ступившую на мост Найхэ. Исполненный печали одинокий силуэт выглядел таким уязвимым и зыбким на холодном ветру. Мо Жань почувствовал, как в один миг вспотели его ладони, а сердце застучало, как боевой барабан.

— Учитель… — он бросился к человеку на мосту.

Но стоило душе оглянуться, и он понял, что обознался. Видимо, этот незнакомый ученик погиб, когда раскололись небеса. Призрак поднял на Мо Жаня затуманенный взгляд, и тот увидел,что половина его лица превратилась в кровавое месиво.

— Прости... я ошибся, – промямлил Мо Жань и поспешил пройти мимо.

Утратившая сознание душа никак не отреагировала, просто проводила Мо Жаня взглядом, в котором не было и тени разума. Эта опустевшая оболочка напомнила ему сброшенный шелкопрядом кокон, в котором уже никогда не зародится жизнь.

Все внутри него сжалось в тугой комок.

А если телесная душа учителя превратилась в такой же оживший, но лишенный разума призрак? Тогда, даже если он найдет его, как сможет удержать такую душу до рассвета?

Сердце зашлось от захватившей его паники, и он побежал еще быстрее.

В какой-то момент Мо Жань с удивлением осознал, что ноги сами принесли его к двери, ведущей в Зал Мэнпо. Про себя он подумал, что Учитель никогда не любил принимать пищу вместе со всеми, так что вряд ли его душа пришла бы в подобное место.

Он отвернулся от двери, собираясь уйти, как вдруг из Зала Мэнпо донесся тихий вздох. Этот звук был очень слабым, почти не различимым, однако в мозгу Мо Жаня он прозвучал подобно громовому раскату.

С трудом сохраняя равновесие, он одним ударом распахнул дверь и дрожащей рукой поднял выше духовный фонарь. Словно первый луч восходящего солнца слабый свет фонаря осветил фигуру в белом.

Ногти впились в ладони, костяшки пальцев стали мертвенно белыми.

Мо Жань выдохнул:

— Учитель…

Часть души Чу Ваньнина одиноко стояла посреди огромной кухни. Его фигура казалась очень бледной, словно нарисованной на очень старой картине, краски которой выцвели за столетия, однако, несомненно, это был он.

На нем было то запятнанное кровью белоснежное одеяние из шелка ледяного тумана, в котором он был, когда умер. Весь его облик был пронизан нежной грустью и печалью. Белая кожа была еще бледнее, чем обычно, а сам силуэт словно тонул в туманной дымке. Казалось, что хватит и случайного порыва ветра, чтобы в один миг развеять этот слабый отпечаток души.

Мо Жань обхватил фонарь ладонями и неотрывно смотрел на призрачное видение[104.2] перед ним.

Он хотел сразу же броситься к нему, но безумно боялся, что спугнет хрупкую душу, и она сбежит от него.

Однако, если из-за своего страха он промедлит чуть дольше, то может и опоздать, и эта иллюзия рассеется.

Пока тысячи мыслей атаковали его, сам Мо Жань замер на месте, не в силах сделать первый шаг. Глаза покраснели, сердце сжалось от стыда. Он чувствовал себя таким никчемным и виноватым, недостойным даже стоять рядом с Учителем, поэтому не мог приблизиться и не знал, куда деться от стыда.

Свет в фонаре чуть затрепетал.

Присмотревшись, Мо Жань увидел, что Чу Ваньнин усердно трудится над чем-то. Каждое его движение было исполнено беспокойства и несвойственной ему неловкости.

Чем же занимается Чу Ваньнин?

Мо Жань все же подошел ближе и встал за спиной Учителя, желая помочь неприкаянной душе. Но стоило ему увидеть, чем именно тот занят, он застыл, словно громом пораженный. Первый шок быстро сменился болью. Словно бешеный пес она разинула свою истекающую кровавой пеной пасть и свирепо впилась ему в загривок.

Мо Жань отступил. Потеряв дар речи, он потряс головой, пытаясь прийти в себя.

Даже если бы ему воткнули в сердце иглу, а потом вырвали его голыми руками, разорвали сосуды и порубили в кашу все органы, его боль не была