Брачный контракт - Вивиан Либер

Зачем он так? Это были лучшие две недели в ее жизни.

– Я пойду, Сэм. Если Рексу так важно поприветствовать губернатора, пусть даже это сделаешь ты, надо идти.

– Отлично! Мне совсем не хотелось бы идти с кем-нибудь другим. Заеду за тобой в восемь.

– Ладно.

Сэм приник к ее губам, но не успела Патрисия обрадоваться, как в кабинет вошел Майк с почтой для нее, и она поняла, что это снова было шоу.

– Привет, Патрисия. Я принес твою почту, – сказал Майк. – Ты выглядишь немного растерянной. Предсвадебная лихорадка?

– Да нет, – ответила Патрисия, покачав головой. – Хотя… есть немного.

– Очень любезно со стороны мистера Баррингтона устроить свадьбу в своем доме, правда?

– Конечно. Жаль только, что Третий не приедет.

– Третий? Кто это?

– Извини. Между собой мы называем сына мистера Баррингтона «Третий», поскольку сам Рекс Баррингтон – Второй, понятно?

Майк улыбнулся и стал просто неотразим.

– Понятно. А почему его не будет?

– Дела. Он работает за границей и, похоже, не спешит возвращаться. Представляешь, его никто никогда не видел! Кроме Рекса Второго, конечно.

Майк рассмеялся.

– Кстати, – бросил он, выкатывая свою тележку с почтой в коридор, – я забыл тебе сказать: здесь твоя мать.

– Здесь? – оторопела Патрисия. – Где здесь?!

– В вестибюле. Ждет тебя. Удачи, Патрисия.

Весь путь по длинному коридору, а потом вниз по лестнице Патрисия летела как на крыльях. В просторном вестибюле ее мать в великолепном костюме аквамаринового цвета и блузке цвета фуксии беседовала с девушкой-администратором.

– Мама, что ты здесь делаешь? – громко спросила Патрисия.

Миссис Пил обернулась и поспешила ей навстречу.

– Bon matin! – воскликнула она, как будто все американцы желают друг другу доброго утра исключительно по-французски.

– Мама, я очень рада видеть тебя. Но что ты здесь делаешь? – Патрисия понизила голос – девушка за стойкой наблюдала за их встречей поверх красочного журнала мод.

– Я здесь потому, что моя единственная дочь выходит замуж, – ответила миссис Пил. – Даже если это фиктивный брак.

– Мама!

Миссис Пил оглянулась на администраторшу.

– Думаю, она меня не одобряет, – прошептала она дочери. – Послушай, послезавтра твоя свадьба, и я не пропущу это событие ни за что на свете. Кроме того, иммиграционные службы обязательно взяли бы на заметку, что отсутствует мать новобрачной. Это будет минус для твоего… Девочка, дорогая моя…

– Что, мама?

– Да ты влюблена! – воскликнула миссис Пил таким голосом, как будто возвещала о конце света.

– С чего ты взяла?

– Я вижу это по твоим глазам. Патрисия коснулась пальцами своих век.

– Так заметно? – спросила она и усмехнулась, когда мать кивнула. Уж если ее мать заметила, то, значит, об этом знают все вокруг. – Ерунда, мам. Как ты могла что-то понять по глазам?

– Патрисия, я мать и женщина. Даже такая нерадивая мать, как я, которая очень редко видит свою дочь, поняла все с первого взгляда. Ты то выходишь замуж по любви, а он – нет, в этом все дело?

– Мам, пожалуйста, говори тише, – взмолилась Патрисия, увлекая мать в лифт. – Поднимемся в мой офис. Ты посидишь там, чтобы не попасть в какую-нибудь передрягу.

– Я никогда не попадаю в передряги. Патрисия проводила мать в офис и плотно закрыла дверь. Затем села рядом с ней на диванчик возле окна и рассказала все… умолчав, разумеется, о своей невинности – даже матери она не смогла рассказать о своих мучениях.

– Я люблю его, – закончила она, – но знаю, что он совсем не любит меня. Пока. Это ужасно – выходить замуж при таком раскладе, да?

– Не возьмусь судить, – сказала миссис Пил. Мне жаль, если Сэм так и не оценит, какая ты замечательная женщина. И какая драгоценность ему досталась – твоя любовь.

Она провела рукой по лацкану шелкового костюма Патрисии.

– Смешно, но именно в таком костюме я всегда мечтала увидеть свою дочь. Твой макияж и прическа – выше всяких похвал. И даже туфли на каблуках, и изысканные французские духи. Бог мой, ты перестала грызть ногти и сделала маникюр!

– Трудно грызть акрил, – рассмеялась Патрисия.

– После всех тех лет, когда я пилила тебя, чтобы ты одевалась изысканнее и сексуальнее, ты, наконец, сделала это.

– И? Тебе не нравится?

– Нравится, конечно.

– Но что-то не так, – не отступала Патрисия.

– Не поверишь, но мне не хватает тебя прежней. Твоего конского хвостика, веснушек, обкусанных ногтей. Наверное, я сошла с ума, но я скучаю по твоим ужасным серым костюмам. Я ругала тебя за них, но в них была ты.

– Мама, мне пришлось измениться, потому что я очень хотела обратить на себя внимание Сэма. Я хотела, чтобы он влюбился в меня. Но это было исключено, оставайся я прежней замарашкой.

– Неужели Сэм так примитивен, что выбирал женщину по кричащему наряду и яркому макияжу?

– Нет, конечно. Но мне самой захотелось стать поярче, посовременнее. Мне хочется стать для него всем – коллегой, другом, любовницей, женой.

– Дорогая моя, я вижу, ты страдаешь, но, поверь, Сэму сейчас еще хуже.

– Почему?

– Это очень трудно – любить кого-то безответно, быть готовым на все ради этого человека, но настоящая трагедия – знать, что ты так любим, и быть не в силах ответить на эту любовь.

И вот этот день настал: шампанское и белые розы, тюль и кружева, белый тент, натянутый на заднем дворе «Асьенды Баррингтон», чтобы защитить многочисленных гостей от солнца. Около дверей, ведущих во внутренний дворик, где должно было состояться бракосочетание, Милдред ван Хесс вручила Патрисии большой букет белых роз.

– Ты все делаешь правильно, – тихо произнесла она, подталкивая Патрисию к проходу. – Иди-иди, это твой звездный час.

Струнный квартет заиграл свадебный марш. Миссис Пил в первом ряду попросила у соседа вторую бумажную салфетку и громко всхлипнула.

Ты все делаешь правильно.

Что могут означать эти слова, сказанные невесте? Что Милдред имела в виду?

Патрисия посмотрела вперед на алтарь, рядом с которым с видом счастливого жениха стоял Сэм, удивительно красивый в черных брюках и белом смокинге. Его серые глаза были прикованы к ней.

И ему было чем гордиться. Платье Патрисии представляло собой пену из белого шелка, волосы были подобраны наверх, и только несколько локонов струились по обнаженной шее. Гаскон предлагал оставить их распущенными au naturel, но Патрисия воспротивилась, и оказалась права.