Наследник своенравной магии - Чарли Хольмберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я могу вам помочь? – Нельсон Сатклифф отложил бумаги и встал. – Надеюсь, ничего не случилось в… – он умолк, оглядывая Мерритта. На лбу проступили морщины, но уголки губ самую малость приподнялись в улыбке. – Мерритт Фернсби. Да ты повзрослел.
Кончики пальцев Мерритта, снова укрывшись в карманах, прижались к бедрам.
– Вы получили мое письмо?
Улыбка стала чуть шире, но в остальном мужчина поник.
– Получил, получил, – он обогнул стол. – Давай зайдем-ка в дом.
Мерритт посмотрел на вторую дверь.
– Ваша семья…
– Жена ушла за покупками, а дети выросли, – сказал он.
Мерритт замер. Почему он не подумал об этом? Дети. У него есть единокровные братья или сестры. Семья. Лихорадочно думая, он попытался вспомнить детей Сатклиффа. Как их звали, как они выглядели…
Он оцепенело прошел следом за констеблем в дом, через опрятную кухню и в скромную гостиную. Сатклифф уселся на край желтого дивана. Мерритт мялся у двери.
Сатклифф хохотнул.
– Я тебя не съем.
Он опустился на самый дальний стул, согнав при этом кота.
«Ненавижу, – плюнул тот. – Ненавижу».
Мерритт смотрел вслед коту, думая, не стоит ли извиниться, но тот ушел прочь, исчезнув в коридоре.
– Ваши дети, – выдавил он.
Улыбка вернулась.
– Все мальчики. Ньютон, Тадеуш, Хайрам.
Имена были знакомые. Один из них учился с ним в одном классе. Мерритт даже помнил, где тот мальчик сидел – позади и слева, – но который это был, Ньютон или Тад?
– Портретов здесь нет, но…
– Но мне все равно нельзя с ними разговаривать, так? – голос Мерритта был не горьким, а просто… мертвым.
Сатклифф оперся локтями на колени.
– Они не знают. И Мэри тоже не знает.
Значит, Мерритту нельзя к ним даже подходить. Сказать: «Мы братья» – и восстановить ту часть семьи, про которую он даже не знал, что потерял.
Сатклифф нарушил молчание:
– Я удивлен, что ты все понял. Как…
– Вы когда-нибудь собирались мне сказать? – Мерритт говорил, давясь растущим в горле комом.
Улыбка погасла.
– Нет, – глубокий вдох. – Роуз (мать Мерритта) просила меня молчать. Я уважал ее желание позволить Питеру воспитать тебя как своего… Я надеялся, что он примет тебя.
– Вы его не одурачили, – вот и все, что Мерритт мог сказать. В то время как отец – или отчим? – Мерритта никогда не избивал, он был недоволен им с самого начала. Мерритт всегда считал, что это потому, что он – сын, а отец предпочитал дочерей. Как будто в этом был какой-то смысл.
Питер Фернсби всегда был добр к его сестрам.
– Я так и не думал, – Сатклифф подпер кулаком подбородок. – Я Питеру никогда не нравился. Не судьба.
Мерритт фыркнул. На несколько секунд вернулась тишина. Его желудок превратился в свинец, а кости – в стекло.
– Не желаете рассказать, что там произошло с Анитой? – увидев непонимающее выражение лица Сатклиффа, он добавил: – С моей бабушкой?
– А. Да. Тот дом в заливе, – он кивнул. – Моя семья владела им целую вечность. Никто никогда им не занимался. Он был так далеко, и, – он хохотнул, – там водились привидения.
В голове Мерритта возникла непрошеная картинка Уимбрел Хауса. Желтое здание стояло освещенное полуденным солнцем, которое подчеркивало его ровную синюю черепицу и разномастные окна. Дикие травы и цветы окружали его фундамент, а вдоль крыльца тянулись белые перила, обрамляя четырехпанельную дверь из вишни. По правде говоря, несмотря на все, что привело к тому, что он его получил, этот дом стал и еще являлся благословением в его жизни. Это была его тихая гавань. Он привел его к Хюльде, или, скорее, Хюльду – к нему. Он открыл ему глаза на магию и дал ему место, где он мог думать, восстанавливаться и просто быть.
– Но я хотел как-то внести свою лепту, – говорил Сатклифф. – Я был… У меня все равно были перед тобой обязательства. Подумал, уж по крайней мере земля чего-нибудь стоит. Роуз не хотела, чтобы он был привязан к ней, так что я подарил его ее матери. Приятная женщина.
– Она умерла, – съязвил Мерритт.
– А, – Сатклифф поерзал на диване. – Мы прикрыли это азартными играми, знаешь, как будто я проиграл его в карты. Чтобы утаить это от твоего отца.
Мерритт изучал старый ковер под ногами, прослеживая взглядом узоры в его потертых нитях.
– И как дом? – спросил Сатклифф.
– Хорошо. Он… хороший. – Он должен его поблагодарить, но язык отказывался произносить эти слова. Мерритт потер руки, пытаясь согреть холодные пальцы. – Как? – выдавил он. Он знал, что должен бы спрашивать о магии, но он хотел узнать о стольких вещах. Так много ран нуждалось в целебном бальзаме.
– Как – что?
– Как вы и моя мать… – он не смотрел ему в глаза. – Как это вообще произошло?
Сатклифф широко улыбнулся.
– Ну, когда мужчина и женщина…
– Не нужно со мной как с маленьким.
Улыбка увяла.
– Ты прав, не нужно. Наверное, я не подумал, как это все на тебе скажется, – он снова поерзал. – То есть я слышал о твоем отце…
– Что он отрекся от меня, потому что я бастард? – А вот теперь горечь вырвалась наружу.
Констебль развел руками, будто сдаваясь.
– Мне жаль, Мерритт. Если бы я знал, что из-за этого родится ребенок…
– То есть вы бы предпочли, чтобы я никогда не рождался.
Сатклифф свел брови вместе.
– Не приписывай мне этих слов, – но выражение его лица расслабилось. – Это было ошибкой. Не ты ошибка, а Роуз и я… Она была свидетельницей ограбления банка. Мелкое дело, но я им занялся и немного с ней поговорил. Мы оба здесь выросли. Вместе ходили в школу. Она мне всегда нравилась, но мне никогда не хватало храбрости, чтобы… – он помахал рукой. – Но это неважно. Одно привело к другому, а то привело к тебе, – он вздохнул. – Это было всего один раз.
Всего один раз – не оправдание. Мерритт знал это по собственному опыту.
Еще один глубокий вдох.
– Что ж, – продолжил Сатклифф, – как ты это выяснил? Она что-то сказала?
Мерритт посмотрел ему в глаза.
– Я не говорил с матерью тринадцать лет.
Сатклифф не ответил.
Откинувшись на спинку стула, Мерритт сказал:
– Моя… экономка… вычислила это по записям Генеалогического общества. В доме случались проявления охранных чар, и…
– Охранных чар? – мужчина встрепенулся. – Она у тебя есть? – улыбка вернулась. – Магия?
– Очевидно, – Мерритт не разделял его воодушевления. Казалось, он даже не сможет встать, таким тяжелым он себя ощущал. – Может,