ЗА ЗАВЕСАМИ СВЕТА. Эзотерический суфизм - Руслан Владимирович Жуковец

разрешение своей неудовлетворённости, ищет способ утоления жажды, для которой нет воды в этом мире. Конечно же, свою внутреннюю необходимость можно увеличить, о чём не раз писали классики суфизма, а можно и открыть, если вдруг осознать тот простой факт, что маята этого мира, в которой всё ищешь своё место, но никак не можешь его найти, — вообще не для тебя. Настоящие искатели всегда доходят до сути — и приходят к собственной реализации, чего бы им это не стоило. Тем, кому тесно в этом мире, терять практически нечего.

Если у людей Восходящего Потока есть ничем не насыщаемая потребность, которая рано или поздно выливается в духовную жажду, то у Нисходящего Потока, в рамках равновесия, — существует надежда, как способ удерживать людей, и способствовать тому, чтобы они качали энергию в соответствующие каналы. Надежда — один из главных факторов, удерживающих людей в Нисходящем Потоке. С её проявлениями сталкиваются почти все искатели, которые надеются всё-таки что-то найти во внешнем мире. Глядя на окружающих, искатель думает, что с ним, видимо, что-то не так, раз все вокруг к чему- то стремятся, и только он один не знает, чего хочет. И внутри живёт надежда, что может быть, удастся узнать тайну этих людей, которые умеют находить смысл в существовании в довольно странном мире, и стать одним из них, утратив, наконец, ощущение глубокой тоски, охватывающей тебя каждый день.

Надежда — есть иррациональная уверенность в том, что всё будет хорошо, и всё как-то образуется. Она держит людей на плаву в самые трудные моменты их жизни, и потому говорить о ней только в отрицательном смысле нельзя. Более того, надежда имеет под собой основу в виде интуитивного знания о том, что всё — особенно после смерти— будет хорошо. Смерть, в некотором смысле, — это тоже возвращение домой. Одним из первых трансцедентальных переживаний, случившихся со мной, было переживание того, что все люди, какие только есть на Земле, обретут и покой, и благодать, и полное удовлетворение таким образом, что никто не останется обиженным. Так что иррациональность надежды имеет свои корни в знании того, что мы все — не отсюда, и есть Сила, которая нас хранит. При этом надежда на лучшее становится в какой-то момент главным препятствием для искателя, потому что привязывает его к миру. «Не всё ещё потеряно, — шепчет ему надежда. — Есть ещё много удовольствий и радостей, которые ты не попробовал, и в них, конечно же, ты обнаружишь то, что так давно искал». Надежда превращается в тормоз на Пути и ослабляет искателя. Кто-то надеется, что всё случится само собой и усилия не очень нужны, кто-то надеется, что ему удастся сохранить все свои привязанности и ничего не принести в жертву… Надежды принимают самые разные обличья. Коммунисты называли религию опиумом для народа — имея в виду обезболивающие свойства опиума; надежда же является наркотиком общим для всех людей.

Потеряв надежду на лучшее, на более лёгкое и простое, человек становится способным пройти Путь до конца. Никак не иначе.

Есть ещё один мотиватор, которым часто пользуются все кому не лень, и который тоже становится препятствием на Пути искателя. Этот мотиватор — любовь, и он порой действует на умы искателей куда хуже надежды. Когда начинаешь разбираться с любовью, то довольно быстро выясняется, что о божественной любви начинают говорить тогда, когда Бог уже был представлен страшным извергом, карающим всех, — иногда по делу, а иногда и просто так. Против чего говорил Иисус? Против Ветхого Завета, в котором была заповедь: «Око за око, зуб за зуб». «Возлюби врага своего», — учил Иисус и на этом, по сути, был основан Новый Завет. Ошо, который говорил о любви даже больше, чем о медитации, выступал против жёстких тенденций подавления, пропагандируемого в разных религиях; любовь здесь служит оправданием Бога, который уже стал источником нового, метафизического ужаса со своим Страшным Судом и слежкой за всеми. Почему суфии много говорят о любви? Не потому ли, что Коран насыщен мотивирующими фразами, и в нём часто повторяется о страхе перед Аллахом, который каждый человек должен испытывать? Любовь компенсирует страх, и потому во всех религиях, где страху в качестве мотиватора отводится большое место, появляются мистики, дающие более позитивный мотиватор в виде любви — людей к Богу и Бога к людям. При этом нельзя отрицать, что Творец должен любить своё творение, хотя наблюдения за гениями обычно говорят об обратном; как ни крути, Бог должен иметь личность, чтобы любить нас и вступать с нами в отношения. Мы уже выяснили, что с этим у Бога сложно, поэтому истории про любовь тоже являются серьёзным упрощением того, что есть в Реальности. Я уже довольно много писал о любви и о том, что это чувство, замешанное на желании, причём на желании сексуальном, в первую очередь. Я писал и о том, что суть любви — это полное принятие того, кого любишь, и чем оно полнее, тем выше любовь, и значит, если говорить точно, то речь пойдёт не о божественной любви, а о божественном принятии. Принятие себя, принятие Бога и Его Творения — вот что является побочным эффектом работы над собой и результатом продвижения по Пути. Принятие приносит расслабление и возможность пребывания в том, что есть здесь и сейчас, без желания всё изменить и улучшить. Принятие пассивно, и плохо воспринимается людьми ума, которые любят действие. А людям чувств любовь нравится потому, что позволяет им впадать в ненормальные состояния, которые можно оправдать наличием «высокого» чувства — любви. Так все находят своё и получают представления о Высшем через низшие и не вполне адекватные примеры.

Принятие выше любви, но обусловленному уму, желающему, чтобы его полюбили (а на самом деле — приняли), понять и принять это довольно трудно. Поэтому любовь кочует из проповеди в проповедь, из книги в книгу и остаётся прекрасным мотиватором для последователей, попутно сбивая с толку искателей. Искатель может начать искать проявлений этой самой любви, и тут он может попасть в ловушку, осознав, что любить его некому. Из неоправданных ожиданий появляется много разбитых сердец. При этом нельзя сказать, что Бог к нам совсем равнодушен, учитывая тот факт, «что никто не уйдёт обиженным». Но чувство, которое открывается мистикам, очень сложно назвать любовью. Оно сложнее и никак не соответствует этому эротически окрашенному чувству любви. Но оно — невыразимое словами — есть. И как любить лучше, чем говорить о любви, так и пережить невыразимое куда лучше, чем пытаться думать о