Бригада с запада - Александр Александрович Тамоников

— Тебе ничего не показалось странным?

— А что такое? — в недоумении произнес говорливый парень.

— Да, в общем, ничего. А только как-то странно… Непонятно. Они сказали, что здесь по делам…

— Ну?

— А какие у них дела? Мы наблюдали за ними почти полчаса, а то и больше. И все это время они ходили, ходили… Будто что-то высматривали.

— Ну, значит, так им нужно, — беспечно махнул рукой говорливый парень. — Стали бы они ходить просто так!

— Может, и нужно. А только… На мосту ходили и смотрели, здесь тоже ходят и смотрят… Что это за такая работа — все время ходить и смотреть?

— Ну, не знаю… — в некоторой растерянности сказал говорливый парень. — Да нам-то какое дело?

— Наверно, никакого, — ответил второй парень. — А только все равно странно.

На том их разговор и закончился. Что же касаемо диверсантов, то они и вовсе не придали значения ни этой встрече, ни легковесному, ни к чему не обязывающему разговору. У них были другие заботы…

Глава 9

Через неделю после разговора Кальченко с Ракетой, а затем и с оперуполномоченным Сергеем Кислицыным отряд строителей, сформированный из заключенных, впервые вышел за пределы зоны. В числе вышедших был и Ракета с девятью своими дружками. Конвоя не было — все строители считались бесконвойниками. Правда, на всякий случай рядом с заключенными находились несколько контролеров, в том числе и Кальченко.

В обеденный перерыв (строители обедали здесь же, на месте будущей насыпи), выбрав подходящий момент, Кальченко подошел к Ракете.

— Ну? — процедил Ракета, глядя куда-то вдаль.

— Принес, — ответил Кальченко. — В свертке…

— Брось сверток на землю и уходи, — все так же глядя вдаль, произнес Ракета.

Кальченко так и поступил. Он понимал, что деньги ни Ракета, ни его дружки в лагерь не понесут. При входе в зону всех заключенных обыскивают — как при этом можно доставить сверток в лагерь? Да и к чему? Деньги Ракете и дружкам понадобятся здесь, за пределами лагеря. А потому, скорее всего, заключенные припрячут пакет где-нибудь здесь, недалеко от строящейся насыпи. Ну, да это их дело. Главное, что они приняли от Кальченко сверток с деньгами. Значит, и от всего остального не откажутся.

Прошла неделя. До назначенного времени поджога поселка оставалась ровно неделя. Кальченко нервничал, и чем дальше, тем больше. Он то и дело посматривал в сторону Ракеты, но тот вел себя так, будто вовсе не замечал многозначительных взглядов Кальченко. Минуло еще три дня следующей недели — Ракета вел себя все так же.

В конце концов, Кальченко не выдержал и сам попытался завести разговор с Ракетой: дескать, что же ты медлишь, уже пора. До назначенного времени четыре дня!

— Остынь! — сквозь зубы произнес Ракета, не глядя на Кальченко. — Завтра и пойдем в поход. На трассе есть хорошая ложбинка. Нырнем в нее в обеденное время, и айда! Пока нас хватятся, мы уже будем далеко. Будь готов и ты. Жди нас в обед в той ложбинке. Без тебя не побежим.

— Понял, — сиплым голосом произнес Кальченко. — Буду!

В тот же вечер, после того как закончилась работа и строителей отвели в зону, Кальченко подошел к начальнику лагеря майору Торгованову.

— Тут такое дело, товарищ майор, — помявшись, сказал он. — В Хабаровск мне надо съездить. Всего на два дня. Срочно…

— А что такое? — спросил Торгованов. — С чего это тебя приспичило?

— По личным делам, — промямлил Кальченко. — Невеста у меня в Хабаровске. Пишет, что разлюбила… Съездить бы надо, поговорить…

— Ну, коль невеста, то, конечно, надо, — согласился простодушный Торгованов. — Съезди, поговори. Да и с женитьбой не откладывай. А то я думаю, что она и разлюбила-то тебя оттого, что ты не спешишь на ней жениться. Коль есть невеста, то надобно жениться. Когда думаешь отбыть?

— Завтра, — сказал Кальченко.

— Ну, завтра так завтра, — согласился начальник. — Разрешаю.

…Как Кальченко провел ночь, того он и сам не помнил. Впрочем, что тут помнить? В тревоге и смятении он ее провел. А еще он готовился. Для начала он подготовил гражданскую одежду — не в военной же форме шастать ему по тайге! Военная форма приметная. А вот в штатской одежде кто только не шастает!

Затем он достал из тайника обрез и внимательно его осмотрел. Обрез был в полной исправности, и обойма была полна. Правда, в ней было всего пять патронов, но в случае чего должно было хватить и этого. Конечно, лучше вообще ни в кого не стрелять и разойтись с Ракетой и его дружками чинно и мирно, но уж это как получится.

На следующий день Кальченко на строительство не пошел. Он заранее оделся в цивильную одежду, спрятал под одеждой обрез, там же приладил и сверток с деньгами и заранее, за несколько часов до условленного времени, окольными путями, стараясь, чтобы его никто не заметил, отправился к той самой ложбинке, о которой вчера толковал Ракета.

Добравшись до ложбинки, Кальченко оглянулся, но никого поблизости не заметил. Он пошарил у себя за пазухой, достал оттуда сверток с деньгами и сунул его в дупло дерева, росшего на краю ложбины. Отсюда он достанет деньги и отдаст их Ракете и его дружкам, когда дело будет сделано. Правда, для этого придется возвращаться из поселка, который Ракета и дружки сожгут, ну да что же из того? Возвращаться придется по-любому — поселок Светлый находится на том месте, где никаких дорог нет, дорога там только строится. Единственная дорога, которая ведет из поселка на Большую землю, проходит именно в этом месте, вдоль этой самой ложбинки, и значит, мимо дерева с дуплом, в котором лежат деньги. Так что тайник вполне надежный, его никак не минуешь.

Оглядевшись еще раз, Кальченко нырнул в ложбинку и затаился. Оставалось лишь дождаться, когда сюда явится Ракета с дружками. В какой-то миг Кальченко подумалось, что решившие сбежать заключенные не явятся. Может, побоятся, может, у них вдруг поменялись планы… И что тогда? А тогда остается одно: Кальченко придется самому поджигать поселок. Хочешь не хочешь, а придется.

Конечно, теоретически рассуждая, он мог этого и не делать. Сдался ему этот поселок. Он мог бы уволиться с работы и, имея на руках деньги, полученные от дяди Севы, и еще другие деньги, которые он скопил в результате своих коммерческих махинаций, продавая заключенным водку в десять раз больше ее цены, податься куда-нибудь подальше, на самый край земли. С деньгами отчего бы и не податься?

Но он понимал, что никуда он не подастся. Во-первых,