Линия разлома - Александр Афанасьев

Дрогнули даже поляки.

Они вышли в этот квартал еще потемну – была информация, что здесь скрываются крымские отряды самообороны, вооруженные и подготовленные русскими. Они вошли… а потом началась стрельба со всех сторон, и они за несколько минут потеряли семнадцать человек. Василь погиб, когда пытался вытащить одного из тяжелораненых в укрытие. Она потащила его в этот дом, потому что понимала – не время подниматься в атаку с криком: «Слава Украине». Как и на Майдане – надо просто выжить, уберечься от гулявшей по кварталу смерти.

Когда она притащила Василя – тут уже был один из поляков. У него лицо было в крови, но не так, как от ранения, а как если он упал или порезался битым стеклом – такое часто бывало. От ее помощи он отмахнулся и сейчас нервно орал что-то на польском в рацию. От проскальзывающих ноток паники становилось жутко

– … Dniepr, tutaj Sova. Ya sektor siedemnaście, wziął budynku mieszkalnego, nie może iść dalej. Intensywny ogień snajperski ze wszystkich stron, nie mniej niż dziesięć snajperów. Straciłem Globy i cztery, ewakuacji medycznej i potrzebujemy wzmocnień opancerzonych, jak rozumiem?[28]

…

– Nie, ty nie rozumiesz. Antisnayper mam nie więcej, są niesprawne. Muszę pancerz, w przeciwnym razie będziemy musieli się wycofać. Nie iść bez pancerza![29]

– Василь… – Она потеребила его: – Василь…

Он открыл глаза. Кожа была белой, как бинты.

– Вмираю я, маты…

– Нет… ты выживешь.

– Вмираю. Слава Украине…

Героям слава…

Кто-то с шумом вломился в комнату, она обернулась, увидела поляка, держащего пистолет наготове, людей с повязками черно-красного цвета.

Бандеровцы…

Если она кого-то и ненавидела так, как русских, – это бандеровцев. Правый сектор. За ними всегда стояли определенные, очень влиятельные силы, снабжали их, у них были собственные лагеря подготовки в лесах, собственное снабжение. На Майдане – у них изначально было все, от палаток и до бронежилетов и касок. Было и оружие. И они сражались на баррикадах. Но была еще одна правда, которую замалчивали и знать не хотели. Когда начиналось по-настоящему серьезное дело – первыми отступали всегда они. Без команды. Просто отходили – и все. Конечно, среди них были разные люди… один паренек с Львова тайком рассказал им – проводник говорил в палатке, что надо сберечь силы, и когда власть падет – их должно быть достаточно для того, чтобы взять власть. У них были собственные пропагандисты – с дорогой аппаратурой, они вели себя наглее и развязнее всего. Наконец, она подозревала, что с февральским расстрелом не все ладно и руку к этому приложили они. Если у кого и были снайперские винтовки – то это у них.

– Шо тут робытся? – спросил один из правосеков. На повязке у него был тризуб – младший командир.

– Не видишь, что ли! – огрызнулась она.

– Васыль, подывися, шо у окни! – приказал командир.

Один из автоматчиков – автоматы у них были новенькие – подошел к окну. Посмотрел в узкую щель, затем начал отодвигать лист картона.

– Ни робь! – крикнул поляк.

Выстрел – ударил глухо и тяжело, словно кувалда, и молодой «Правый сектор» отлетел к стене, пролетев больше метра. По стене как краской брызнуло, широким таким размахом. Потом он упал вперед как мешок, и на пол быстро-быстро потекла багровая кровь.

– Снайпер!

Поляк быстро-быстро говорил в рацию:

– Dniepr, Sowa tutaj. Dla mnie strzelać. Barrett jest prawdopodobne. Pięćdziesiąty jak rozumieć[30]…

Бандеровцы – бросились на выход.

Она посмотрела Василя – мертв. Про то, жив ли молодой правосековец, не стоило и спрашивать – с такими ранениями не выживают. Она даже не знала, из чего так стреляют. Возможно, БТР.

– Мати… русски розумиишь? – Поляк смотрел на нее

Она кивнула:

– Иди… сюда, помогу. Помогу, розумиишь?

Ненавидя себя за слабость, она поползла из комнаты, на выход…

За соседним домом, она нашла какое-то подобие штаба. Несколько мужиков, укрывшись в самодельном то ли гараже, то ли капитально построенном сарае, пытались управлять войсками. Шел тридцать второй день «замирэння».

– Кто командует? – привычно крикнула она. – Там раненые!

Один из мужиков, в форме без знаков различия – оторвался от карты.

– Чего тебе, мать? – спросил он.

– Там раненые, много. Надо их вывезти…

– Санитарная команда дальше, мать. Погоди пока идти, дым поставят. На соседней улице тоже снайперы.

Из нее как будто стержень вынули, она сползла на землю по стене, держась за голову руками. Не было сил ни плакать, ни кричать уже…

– Сколько там раненых? – спросил командир.

– Не знаю. Много. Десять… больше…

– Тяжелые?

– Да… многие… в голову.

– С…

– Кто? – машинально спросила она

– Они… – зло сказал командир, – братья, твою мать. Старшие. Думаешь, самооборонцы это? Хрен. Рэксы.

– Русские? – не поняла она. Слова вылетали изо рта машинально, как бы не подчиняясь командам мозга

– Нет. Рэксы. У них национальности нет. Разведчики экстра-класса. Русские, конечно, кто ж еще…

…

– Одни на высоте со слонобоев[31]работают, другие по жилсектору с бесшумками перемещаются и с близи глушат. Взводного моего положили… метра не добежал, сразу – три пули. Пра-льно. Они с Афгана воюют, в Грозном навострились, с…и. А у нас – на год на подготовку снайпера восемьдесят патронов. И то не дают. Тьфу!

Облака белого дыма поплыли по земле, заползая во двор и накрывая белым саваном всю мерзость войны, которую уже не было сил видеть…

Командир осмотрел волонтерку.

– Ты в юбке… хорошо.